– Ужасно страшная, детка, – говорит Элизабет. – Просто замечательно.
Костюм Нэнси – вариация на ее любимую тему. Каждый год она его называет «Чудовище». На этот раз она пришила оранжевые чешуйки на черное трико; пустила в дело старую кошачью маску Дженет, пришив к ней рога из серебряной фольги и четыре красных клыка: два верхних, два нижних. Ее глаза блестят из кошачьих глаз. Ее хвост, бывший кошачий хвост Дженет, теперь увенчан красным картонным трезубцем. Элизабет думает, что к этому костюму не очень подходят резиновые сапоги, но знает, что критиковать ни в коем случае нельзя. Нэнси так возбуждена, что может расплакаться.
– Ты не закричала, – упрекает Нэнси, и Элизабет понимает, что забыла про это. Роковая ошибка.
– Это оттого, что у меня дух захватило, – говорит она. – Я так испугалась, что не могла кричать.
Нэнси удовлетворена.
– Они все по правде испугаются, – говорит она. – Они меня не узнают. Твоя очередь, – говорит она в дверь, и входит чинная Дженет. В прошлом году она была привидением, в позапрошлом – кошкой, стандартные костюмы. Она не любит рисковать; если чересчур оригинальничать, можно стать посмешищем, как это иногда случается с Нэнси.
Дженет в этом году без маски. Вместо этого она накрасилась: алые губы, черные брови дугой, румяна. Она взяла косметику не у Элизабет, Элизабет почти никогда не красится. И уж во всяком случае, не красной помадой. Дженет кутается в шаль из аляповатой цветастой скатерти, которую кто-то подарил (мать Ната?), а Элизабет сразу отдала детям – играть. А под шалью – платье Элизабет, подвернутое и закатанное у талии, чтобы убрать лишнюю длину, перехваченное вместо пояса красным платком. Дженет выглядит странно старой, как женщина, усохшая с годами до размеров десятилетней девочки, или тридцатилетняя карлица. Неприятно похожа на проститутку.
– Просто замечательно, детка, – говорит Элизабет.
– Я изображаю цыганку, – говорит Дженет: она очень тактична, она понимает, что мать может не догадаться, и хочет избавить ее от необходимости задавать неловкий вопрос. Раньше Дженет точно так же объясняла свои рисунки. А Нэнси, наоборот, обижается, если зритель сам не сообразит.
– Ты умеешь гадать? – спрашивает Элизабет.
Дженет застенчиво улыбается ярко накрашенными губами.
– Да, – говорит она. Потом: – Вообще-то нет.
– А где ты взяла мое платье? – осторожно спрашивает Элизабет. Детям не разрешают брать вещи без спроса, но Элизабет не хочет испортить вечер, устроив из этого целое дело.
– Папа мне разрешил, – вежливо говорит Дженет. – Он сказал, ты это платье больше не носишь.
Синее платье, темно-синее; последний раз она надевала его на встречу с Крисом. Его руки последними расстегнули этот крючок на спине – в тот день Элизабет пошла домой не застегиваясь. Ее огорчает это платье на дочери, оно как зазывная вывеска, как сексуальный флаг.