При этом Мильтон не забывает напомнить нам, что этот замысел впервые пришел в голову не Вельзевулу, а Сатане, и что именно Сатана первым устремляется в опасный путь через пустоши Ада на поиски нового мира. У героя все под контролем.
Итак, с чего начнется история — очень важно. Но по-своему не менее важно и то, чем заканчивается каждая из ее частей (глав, песен и так далее). Здесь главная задача автора — зарядить возникающую паузу напряжением и ожиданием. Популярные сочинители твердо владеют этим приемом: например, именно это проделывает Конан Дойл в конце первого эпизода «Собаки Баскервилей», опубликованного в журнале «Стрэнд» в августе 1901 года. Доктор Мортимер только что описал загадочную смерть сэра Чарльза Баскервиля и упомянул, что рядом с телом остались чьи-то следы. «Мужские или женские?» — спрашивает Холмс, а доктор Мортимер отвечает: «Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!»
И на этом эпизод заканчивается. Разумеется, от желающих приобрести сентябрьский номер «Стрэнда» не было отбоя.
Общие принципы повествования не зависят ни от темы, ни от выбранных средств и носителей информации. Рассчитайте паузу правильно — и публика сойдет с ума, жаждая узнать, что будет дальше. И тот перерыв в повествовании, который наступает после второй книги «Потерянного рая», создает такую мощную напряженность именно потому, что Мильтон следует этому правилу. Добравшись до врат преисподней и встретившись с их стражами — Грехом и Смертью, Сатана выходит в мир земной — и высоко над головой его взору открывается необъятный простор небес:
И рядом — мир повис на золотой
Цепи, подобный крохотной звезде
В сравнении с Луной. Лелея месть
Неутолимую, проклятый Дух
Торопится туда в проклятый час.
Тут вторая книга заканчивается, и на некоторое время мы остаемся один на один с этим образом. Новорожденный мир, подвешенный на золотой цепи, такой прекрасный и юный… Он еще не знает о том, что ему грозит. Но мы-то знаем! Цитируя Альфреда Хичкока, который разбирался в саспенсе куда лучше, чем большинство других сочинителей, можно показать четверых человек, сидящих за столом и спокойно играющих в карты, а зритель будет ерзать в кресле, сходя с ума от напряжения, — и все потому, что зрителю известно нечто такое, что неизвестно игрокам (например, что под столом у них бомба с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется). Так вот, Мильтон тоже