– А дальше-то что? – в задумчивости выдохнул Квазимодыш, насупив бровки и силой мысли пытаясь приподнять завесу тайны над будущим этого прошлого. – Дальше эти, враги, лишили меня физической возможности слиться в порыве с высокоуважаемым господином Поленко! Он меня сам уполномочил разоблачать, особенно таких вот несогласных с моим возвышением, – Тихон для верности стукнул кулаком по столешнице, на что ударом чугунного молота тут же отозвалась боль в затылке, и тонким, мелодичным переливом запело что-то у ножки стола. Оглушенный уполномоченный переломился пополам и уткнулся носом в источник райского звона: то вибрировал его прекрасный немецкий лобзик, а чуть поодаль мирно лежала клеенчатая тетрадь.
К гулу в голове прибавилось нешуточное сердцебиение – такую радость от встречи испытывали разве что наконец обнявшие друг друга однополчане, прошедшие Варкрафт с первого до восемьдесят пятого уровня рука к руке, то есть мышка к мышке, один в Находке, а другой в Буэнос-Айресе.
Под непрерывный грохот черепно-мозговой наковальни размякший от пережитого Тихон сполз на пол, прижал к груди свое сокровище и хозяйским движением притянул к себе лобзик. Сил на то, чтобы облобызать его уже не оставалось, и трудовик просто тихо млел, привалившись к ножке стола и нежась в первых лучах сентябрьского солнышка, нарезавшего, подобно всесильным мечам джедаев, в симпатичную золотую дырочку тусклые гардины и пыльный воздух кабинета. Тщательно натертый паркет блестел свежей мастикой, которая намертво въедалась в брюки сидельца, попутно обволакивая его самого ядовитыми парами канцерогенного свойства. Часы мерно цоколи, время подходило к семи.
Лобзик, тетрадь и человек еще долго могли бы наслаждаться негой и покоем акварельного утра, но Тихона Гавриловича вид неработающего бездельника раздражал всегда. Превозмогая ноющую боль в висках, он сложил колени и локти и из этой позы эмбриона попытался одним щелчком разложиться до размеров нормального мужчины. Трюк не удался, и не только потому, что означенной цели Тихон не осилил на протяжении всей своей энергичной жизни – нормальным его постеснялись бы назвать даже мегакорректные ребята из ОБСЕ. Дело стопорил нужный, но все-таки балласт: инструмент и собрание сочинений на двухсот двадцати листах в клеенчатом переплете. Дорогие сердцу предметы намертво застряли в цепких ладошках, лишая трудовика возможности удачно сгруппироваться для принятия вертикального положения. Наконец, конфликт потребностей и возможностей был решен; тетрадь с большими предосторожностями отправилась в карман, а лобзик, достойно выполнив роль противовеса при поднятии груза, заслужил место в руках Квазимодыша. Теперь Тихон стоял, стонал и покачивался прямо у окна кабинета, подсвеченного шальным калейдоскопом солнечных зайчиков от проезжавших мимо школы автомобилей.
На