В комнату постучали.
–Да,– заревел Басмач.
В дверях показался маленького роста белобрысый паренек, от которого разило алкогольными парами, словно от пивной бочки. Одет был он просто: дырявые старые тапки на босу ногу, залатанные во многих местах домашние широкие шаровары, желтого цвета растянутая майка на голом теле и добродушная улыбка под носом.
–О-о, Боц, каким ветром тебя?– Спросил Басмач и немного ругнулся по-грузински.– Тьфу, а пьяный-то, ты где так набрался?
–Имею право?– Икнул Боцман.– А ты никак к Таньке собрался, что-то ее давненько не было видно? Ох, Басмач, Басмач!
–Здорово, Боцик.– Протянул руку Отец.
Гурик с кровати махнул пареньку.
–Привет, орлы, я пропил ваши деньги,– Боцмана немного пошатывало, однако он героически сносил удары судьбы.– Тпру, Басмач, Танька меня любит.
–Отец ему уже говорил это,– сказал Гурик.
–Когда успел?– Развел руками Боцман.
–Ну-ка фу, оба.– Крикнул Басмач.
–А что это он такой злой у вас, вы что, его еще не кормили? Басмач, чего ревешь как медведь в жару?
–Боц, ты чего здесь нарисовался? Говори и проваливай.– Спросил Басмач и начал облачаться в одежды.
–Эта-а-а…– Боцман пытался уловить мысль.– У вас соль есть? А зачем мне соль, а Басма?.. Не, соль нужна…, есть?
–Бери и пшшел вон отсюда,– сквозь зубы прошипел Басмач, указывая на солонку.
–Понял,– Боцман схватил солонку и испарился.
–Чего-то раненько он сегодня,– пропыхтел сигаретой Гурик.
–У Бочи сегодня праздник, он зачет сдал. Ну, правда с шишнадцатого раза, но это-то никого не тревожит.– Сказал Отец.
Он знал, что в соседней комнате сегодня вечером будет фестиваль с песнями и плясками. Этим всегда заканчивались попытки Бочкарева сдать зачет, причем от результата исход вечера не менялся.
И Боцман, и Бочкарев жили в соседних комнатах, учились на курс старше. Боцман был на своем курсе, тогда как Бочкарев лет уже как пять должен был окончить институт, но он так прикипел к студенчеству, что особого рвения к учебе не испытывал, да и года уже были не те. Зато имел страсть нетерпимую к этанолу. Ее-то он нежил и лелеял, а возлияния его с каждым разом становились безудержнее.
Есть люди которых любят, есть– которых терпят, есть– которых ненавидят. Боцмана же, как и пельмени, любили все от мала до велика. У него никогда не было денег и если нечаянно они появлялись, то тут же исчезали, как девственница в выпускную ночь. С ним постоянно случались вещи, которые никогда не могли случиться с другими обитателями общаги.
Однажды в день великой биохимической травмы, после какого-то малозначимого для мировой культуры, но великого для русского менталитета праздника, Боцман лежал у себя в комнате и болел сам с собой. Внимание привлек стук. Кто-то сильным кулаком сотрясал дверной проем. Боцман открыл дверь, и, решив, что это плод больного воображения,