Наука же, на словах отвергая не подтверждённую опытом веру, с головой погрузилась в рационализации, породив при этом массу новых догматов, подчас не менее абсурдных, чем те, которые выдвигает религия. Утратив своё первоначальное предназначение, современная наука ушла от эмпирического познания мира в голую теоретику. Учёные мужи, на разный манер повторяя одни и те же заученные фразы, занимаются изощрённым словоблудием, не приносящим ничего нового.
Современный мир – рационально-практический, связанный по рукам и ногам материалистическим мировоззрением, полностью отрёкшийся от своей духовной природы, давно утратил связь с истоками. В нём не осталось ничего от прежнего одухотворённого мира.
К мысли о том, что коллективные и индивидуальные представления древнего человека были всецело иррациональными, мистическими в своё время пришли многие этнографы. И только возобладавшая, в конечном счёте, материалистическая идеология отодвинула на задний план эти убеждения.
Мир первобытного человека – мир магии, мир, одухотворённый настолько, что живыми считаются не только деревья и травы, но и холодные серые камни.
Г. Джонс, занимавшийся исследованием верований в Корее, пишет: « Духи занимают все небо и каждую пядь земли. Они подстерегают человека на дорогах, среди деревьев, в горах, в долинах, в речках и ручьях. Они неустанно следят за ним днем и ночью… Даже в собственном доме человек не находит убежища от духов: они и здесь повсюду, они засели в штукатурке стен, повисли на балках, прилепились к перегородкам!»
Сродни этому японский синтоизм – всё, происходящее в мире, обусловлено не судьбой или законами бытия, а индивидуальной волей отдельных ками – духов, населяющих окружающую природу.
Мир иррационален, наполнен таинственными знаками, символами, голосами, пугающе непонятен и при этом как бы наделён мистическими чертами надприродного сверхсущества. Человек в этом мире не венец творения, а всего лишь часть космоса, ничуть не более выдающаяся, чем все другие представители животного и даже растительного мира. Облик человека – лишь оболочка, которую можно сменить: отсюда рассказы о людях, превращающихся в медведя, рыбу, оленя, птицу, морского зверя или ведущих свое происхождение от них.
Одухотворённый мир порождает разного рода страхи, перерастающие в фобии. Боязнь темноты – это не страх перед затаившимся в ней хищником, водобоязнь – это не страх утонуть. Страх смерти вовсе не инстинктивная животная боязнь умереть, проистекающая из примитивного инстинкта самосохранения. Страх смерти, вообще страх отличает человека от животных. Заяц, убегая от волка, не боится смерти – его гонят инстинкты, подсказывая, что если волк его всё-таки догонит, случится нечто