оглядывается на неё, но это уважение тут же отлетает прочь: в очень уж неприглядной позе
отдыхает бригадир швей-мотористок. Остаётся жалость – да кому она нужна такая: вкалывает и
всё пропивает. И, конечно, уже никакой надежды ни на семью, ни на путного мужика. Отчего
припёрлась она в Сибирь и в Читу? Каким сквозняком родной страны занесло её в наше солнечное
Забайкалье из куда более солнечного Узбекистана?
Утренний, чуть потеплевший воздух – смесь робкого снежка с копотью печных труб, наносимой
от сектора частных домов, – кажется нектаром и спасением. Как хорошо, что весь остальной мир
не топят той же неистовой Зойкиной батареей. Удивительно, что в этой духоте Роман умудрился
ещё и проспать, так что на работу приходится ехать в чём есть – во всём чистом, только изрядно
помятом. Чувствительную, воспалённую голову, жаром гудящую в прохладном воздухе, тупо ломит
похмелье. Но что творится в душе! Упасть до уровня таких Зоек – это уже всё… Вот тебе и
необыкновенное знакомство, вот тебе и женщина для душевного праздника! Чувств-паутинок,
видите ли, мальчику захотелось в самый искренний день. И Костик, идиот, сунул подарочек… Он
что же, свою пассию уступил, что ли? Уж не под боком ли таких «дам» он чувствует себя белым
человеком? Да что же это я делаю-то, а?! Да ведь я же – Справедливый! Разве для такого я
рождён? Вспомнив своё истинное имя, хочется грудь пошире расправить, почувствовав скрип
чистой накрахмаленной рубашки на плечах, да как-то не выходит это испытать. Это снежок под
ногами скрипит, а на плечах только груз липкого стыда.
– Что это ты помятый такой? – здороваясь, замечает бригадир, пожилой мужчина с землистым
лицом и пористой кожей. – Да и опаздываешь к тому же…
– День рождения отмечал, – оправдывается Роман.
– А, ну тогда понятно, – понимающе соглашается бригадир – тоже из своих, деревенских. – А
чей день рождения-то? Свой што ли?
– Свой, – признаётся Роман, чтобы посочувствовали и легче простили.
– Ну, тада пузырь с тебя.
И Романа едва не выворачивает от слова «пузырь».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Пасьянс
Если верить утверждению, что ко дню рождения у человека по всем его биологическим и
прочим параметрам наблюдается спад, то, конечно же, после такого унылого и даже стыдного
«торжества» следует ожидать некоторый подъём. Однако в продолжении нескольких последующих
дней у Романа тянется всё та же серость: он приходит с работы, валится на кровать, застеленную
серым армейско-общежитским покрывалом, и читает. Лишь чтение и скрашивает, балансирует
жизнь. Приятно не спеша и задумчиво перелистывать страницы. А иногда, остановившись,
повспоминать о чём-нибудь своём. Ну вот: в книжке такое зримое и предметное описание дождя,
что