разнообразной забайкальской травы, прокаленной солнцем до ломкой жесткости. Но теперь
он захотел услышать это звуковое море, как гомон людской толпы, как голоса тех людей, что
здесь похоронены.
Но кругом был тот же яркий свет солнца и молчаливые бугры. "Действительность
никогда не подчинится человеческой фантазии полностью, – подумал Бояркин. – Она всегда
будет такой же жесткой, необратимой". Он глубоко, до боли вздохнул и оттолкнулся от
ограды.
С краю у штакетника кладбища оказались два совсем свежих земляных холма.
Николай вспомнил, что вчера вечером, убирая посуду, тетя Таня рассказывала о вдовом
трактористе Миронове, который недавно привез из Глинки женщину с уже взрослой
дочерью, и вот неделю назад, когда они ехали на мотоцикле, их сбила машина. Сам Миронов
отделался переломами, а женщина и ее дочка погибли. Фотография девушки была, видимо,
вырезана из большого портрета, потому что весь квадратик занимало одно лицо.
Выразительность этого лица удивила Бояркина. При фотографировании девушку кто-то,
кажется, пытался рассмешить из-за спины фотографа, и, рассматривая снимок внимательней,
Бояркин вдруг по одному этому живому ее движению понял не только весь ее характер, но и
каким-то образом ясно представил фигуру, жесты. Он подумал, что, увидев эту девушку где-
нибудь на улице, он мог бы сказать о ней очень многое, что она вообще была бы для него
понимаемой полностью. Не задержись Бояркин на службе, они бы встретились. И кто знает,
не сдвинулись бы тогда все события хоть на одну секунду, достаточную для того, чтобы
смерть пронеслась скользом… Сделав уже достаточно нерадостных открытий, Бояркин устал
от кладбища, и это его последнее предположение переполнило чашу. Он опустился в траву
около оградки и заплакал. В этот момент Бояркин хорошо помнил о закончившейся
серьезной службе, о своем повзрослении, но, не сдерживаясь наедине с собой, он плакал и
сразу обо всех потерях, и о себе самом и о своей потерянной, как ему казалось, родине, и об
этом несчастном мире.
* * *
В Ковыльное поехали после обеда. Пока Николай ходил на кладбище, Анютка
поссорилась с отцом, который собрался было и на обратную дорогу купить бутылку.
Прощаясь с селом, которое он теперь неизвестно когда увидит, Николай все смотрел в заднее
стекло. Вместе с грустью на душе было ощущение выполненного долга. Много думая о
родине на службе, Николай стал невольно считать, что и родина не может быть равнодушной
к нему, даже если кроме бабушки Степаниды никто его больше там не ждет. К родине
Бояркина влекла не только душевная, тяга, но и какая-то необходимость показать ей себя.
"Вот я и отметился", – думал он теперь.
От самого Елкино Бояркин молчал, и, лишь когда проезжали кукурузное поле, он
спросил