– Есть такой обычай в нашем роду, – вместо этого коротко заметил я, – поначалу надо послужить, а уж потом объявляться за наградой.
– Ты тут лисьим хвостом не мети, – оборвал царь. – Я речь не о награде веду, а о том, пошто о себе не давал знать.
– Стыдно было, государь, – честно заметил я. – Когда я сюда прибыл, то на мне такая одежа была – не к каждому окольничему в гости в такой прийти можно, не говоря уж о боярах. А пред твои ясные очи явиться и вовсе соромно.
– Вот испросил бы службишку, тут я тебя и приодел бы, – нашелся Иоанн.
Но и мы не лыком шиты. Чай, не в капусте найден – имеем что сказать.
– Верю, приодел бы. А честь как же? Не ровен час, подумаешь, будто я вовсе поизносился, а потому все равно к кому наниматься – лишь бы из нужды выйти. Если б наймитом был – не смутился. Но я осесть тут хочу. Чтоб навсегда. Чтоб дети и внуки тут родились да Русь за свою родину считали.
– Ишь ты, – хмыкнул Иоанн, но уже не так недоверчиво.
Подобрел, по голосу чувствуется. Но расслабляться было нельзя – сдаваться царь не собирался.
– Складно сказываешь.
Ну прямо как Горбатый в телесериале. Только от этого, в отличие от телебандита, обещания, что меня зарежут не больно, не дождаться. Не принято оно здесь – не больно.
– Токмо сдается мне, что никакой ты не Константин Монтеков.
– Уж больно чистый говор, – немедленно вписал свои три копейки Скуратов.
– Вот-вот, – подтвердил Иоанн. – Опять же страха я в тебе не чую. Ни пред Малютой, ни пред местечком оным. Стало быть, доводилось тебе уже попадать в пыточную. Тогда, выходит, ты тать шатучий али душегубец.
– Бывать и впрямь доводилось, только в гишпанских землях, – подтвердил я, но тут же уточнил: – За веру православную пострадал. Очень уж хотел король тамошний, Филиппом его кличут, чтоб я в латиняне перекрестился. За это и земли сулил, и злато, и чин при дворе немалый.
– Ну а ты что же? – лениво осведомился царь.
– А я отказался. Нешто можно веру на злато поменять? Такого греха господь нипочем не простит. Вот и довелось претерпеть.
– Хуже чем у нас? – уточнил Иоанн.
– Бог миловал, как тут пытают, я не ведаю, а там… – Я набрал в грудь побольше воздуха и приступил к подробному описанию пыток.
Ох, как трудно врать с похмелья, если б кто знал. Хорошо, что голова, убоявшись грозящей ей некой хирургической операции по отделению от туловища, начала выдавать на-гора. Снова пригодилась начитанность. Если когда-нибудь каким-то чудом попаду домой, первым делом разыщу портрет Шарля де Костера, закажу для него рамочку и каждую неделю буду зажигать перед ним лампадку. И свечей в церкви наставлю за упокой его души. Много-много. Целый пучок, а то и два. В тот