– Нет, – солгала я. – Все в порядке. И все-таки называйте меня, пожалуйста, Анной.
– Только если вы будете называть меня Генри.
– А меня Мэри, – сказала внучка. Навскидку я бы дала ей двадцать с небольшим. Улыбка делала ее еще более красивой. И она ни малейшего представления не имела, что ее ждет. Гастон пренебрежительно назвал Мэри и Генри туристами – в Венеции Стражи времени называли таких людей Неведающими. Неведающих отправляли в прошлые столетия, и они оставались там, не видя в этом ничего странного. Дело в том, что в прошлом они находили новую жизнь, но им казалось, что они жили там всегда. Там для них все было готово: дом, родня, друзья, прислуга. Совершенная иллюзия и вместе с тем абсолютная реальность. Для этого требовалось еще, чтобы они полностью исчезли из настоящего. Не только как конкретные люди, физически, но абсолютно и бесповоротно, даже из чьих-то воспоминаний. Так, словно их никогда и не существовало. Именно это казалось мне особенно ужасным. Стоило только об этом подумать, у меня перехватывало дыхание. Человек, которого многие любили, вдруг исчезал, а оставшиеся даже не замечали его отсутствия. Ведь для них его как бы и не было вовсе. Его попросту стирали из этого времени и вставляли в какое-то другое.
Конечно, людей отправляли в прошлое не для того, чтобы над ними поиздеваться, они решали там всякие значительные, важные для будущего задачи.
Например, полгода назад мы с Себастьяно переправили в шестнадцатый век одного молодого физика. Пройдет всего несколько лет, и он совершит революцию в производстве навигационных приборов, благодаря его открытиям мореплавание шагнет далеко вперед.
Такое сопровождение входило в обязанности Стражей времени, но мне эти поручения казались ужасными. Себастьяно давно считал их рутиной, ему частенько приходилось их выполнять, а я, видимо, никогда не смогу к ним привыкнуть.
У физика были жена и маленькая дочка, обе отправились вместе с ним, хотя их единственная задача состояла в том, чтобы делать его счастливым, просто быть рядом. С одной стороны, я радовалась за него, а с другой, бесконечно сочувствовала, стоило только представить, чего они лишились при переходе. Родителей, друзей – всей их жизни, всех воспоминаний. У малышки никогда не будет Барби, и она никогда не пойдет в кино. Я несколько часов прорыдала после той операции. Она стала для меня последней. Себастьяно с тех пор еще несколько раз переправлял Неведающих, но я на такие задания больше не ходила.
Обо всем этом я невольно подумала теперь, когда передо мной стояли Генри Коллистер и его внучка Мэри. Какая жизнь ожидала их в прошлом? Одному из них – вероятно, Мэри, она ведь еще молода – предстояло совершить что-то важное. Но действительно ли она захотела бы ради этого отдать ту жизнь, которой жила здесь? Вряд ли. Больше всего на свете мне хотелось