– А пока что, мой друг, денег, представь, опять нет.
– Да ведь я только на днях занял восемь тысяч! – Пушкин не мог скрыть удивление.
– А долг за городскую квартиру? А дача? – перечисляла Наталья Николаевна. – И не твой ли журнал да типографщики поглотили бо́льшую долю? Это ужасно, друг мой, но денег нет. Азинька снова ломает голову над счетами.
– Экая беда! – Пушкину не хотелось продолжать разговор. – Не горюй, жёнка, пока жив, будут тебе деньги.
Из сада донесся отчаянный Сашкин плач. Пушкин подбежал к открытому окну столовой:
– Машка, отдай ему лопатку, сейчас же отдай, негодница!
Голос Пушкина слышался уже из сада.
– Не отдашь, так я у тебя отберу, – продолжал Александр Сергеевич, – видишь, какой я сильный!
Машенька секунду колебалась. Доводы отца оказались, по-видимому, убедительными. Она молча сунула лопатку Сашке. Сашка держал лопатку обеими руками. Машенька гордо удалялась. Отец неудержимо смеялся. Через минуту он был снова в столовой.
– Счастливый у Машки характер! – сказал Пушкин, садясь за стол. – Ей не будет трудно в жизни. Уже по пятому году поняла, что наступление всегда дает выгоду. А вот Сашка, увы, склонен к меланхолии. Не дай бог, коли станет писать стихи или хотя бы и презренную прозу. Каково-то ему будет тогда с царями?..
В кабинете ждала поэта «Капитанская дочка». Как и в истории Пугачева, Пушкин решился вспомнить в романе грозные события, о которых россиянам приказано было забыть. С листов, исписанных рукою Александра Сергеевича, снова хитро щурился беглый мужик, возглавивший поход против барской неправды. И снова шестисотлетнему дворянину Пушкину суждено защищать от бар крестьянского вожака.
Давно ли вышла в свет история Пугачева, переименованная по приказу царя в «Историю пугачевского бунта»; давно ли Василий Андреевич Жуковский, возвращая Пушкину рукопись, писал с убийственной иронией «о господине Пугачеве»; давно ли министр просвещения Уваров обвинял поэта в подстрекательстве к революции; давно ли все, кому не лень, именовали автора «Истории» завзятым пугачевцем…
Уваров до сих пор не угомонился. И никогда не угомонится. Ладно бы мстил поэту за знаменитую оду «На выздоровление Лукулла», в которой все грамотные люди узнали портрет этого казнокрада, развратника и мракобеса. Но причины ненависти сановного холопа кроются гораздо глубже. Гонитель просвещения понимает, что мечта его – отодвинуть Россию хотя бы на пятьдесят лет назад – не осуществится до тех пор, пока звучит на Руси голос Пушкина. Неутомимо следит он за деятельностью поэта, вожделея той минуты, когда можно будет нанести ему сокрушительный удар.
А ныне пускают по следу Фаддея Булгарина. Какая новая беда собирается над головой? Пушкин придирчиво перечитывал рукопись «Капитанской дочки».
В вечерней тишине отчетливо раздался конский топот. Обе свояченицы поэта возвратились с верховой