А вот Кощей подкачал. После Ильи Муромца, свежего, румяного, упитанного (чисто поросенок печеный) и глядеть-то не на что. Ростом, пожалуй, повыше меня будет, да толку в том росте – кожа, кости да жилы сухие. Истинно – сдыхоть, в чем только душа держится?
Тут Кощей мельком глянул в мою сторону… я так к земле и приросла, только что корни со страху не пустила. Очи Кощеевы от колдовства-то повыцвели, белесыми стали, как снег в редкой тени, а уж зрачки – словно кто пищаль взведенную прямо в лоб нацелил. Жуть! Отвернулся чернокнижник, пошел дальше. Черный плащ полой по полу шебуршит, седые волосы по плечам гривой рассыпались. Вот уж не повезет которой…
А Кощей долго и не раздумывал. Один только раз вдоль ряда прошелся, с воеводой переглянулся понимающе, пальцем ткнул:
– Эту.
Марфуша как заревет – собаки на псарне лаем зашлись! Голосище-то у моей сестренки как у протодьякона, бас пуще коровьего… Мамки-няньки давай ее утешать, пряники сахарные под нос совать. А Марфуша и через пряник реветь умудряется, да громко так, сердито! Тогда мамки-няньки ее под белые рученьки – да вон из залы, чтобы жених, чего доброго, не передумал, повнимательней к невесте приглядевшись.
Батюшка выбором Кощеевым дюже доволен остался – навряд ли еще кто на Марфушу польстится, сам-то он к ней и на версту бы не подошел, ну да дело вкуса.
– А что, – говорит царь с искусным намеком, – есть ли у тебя, зятек, на что пир свадебный справить?
Хлопнул Кощей в ладоши, глядь – откуда не возьмись, явился у трона царского сундук кованный, резьбой дивной изукрашенный. Три пуда обещанных.
– От слов своих не отказываюсь, да мне на пиру гулять недосуг, достанет и обряда венчального.
– Нет, совсем без пира нельзя. – Уперся царь. – Что это за дела – свадьбу царевой дочери не отметить? Либо через неделю пир горой закатим, как только стряпухи кушаний всяческих наготовят, караваев напекут, либо, если тебе так уж невтерпеж, одним махом две свадьбы сыграем – завтра дочь моя любимая, Василисушка, за Илью Муромца выходит.
– Завтра так завтра. – Согласился чернокнижник, вдругорядь в ладоши плеснул – в сундуке крышка сама собой распахнулась, батюшка только ноги поджать успел, а там – золота да каменьев с горкой насыпано.
– Что-о-о-о?! – Подавилась оканьем «любимая дочь Василисушка». – Какая-такая свадьба? Какой Муромец?!
Выскочила я из-за трона, очами грозными на батюшку сверкнула, бока руками подперла. Царь так в спинку и вжался, корона на лоб сползла. Я-то не Марфуша, я реветь не буду, как приложу ручкой белой, да по уху – мало не покажется!
– Эк ты, батюшка, ловко за моей спиной распорядился, меня не спросив! А я-то думаю – с чего бы это Муромец за мной третий день хвостом ходит, как соломина, к каблучку приставшая! Ан вон