– В будущем содержимое твоей палатки будет представлять несомненный интерес, – заметил торговец. – Позволь предложить тебе половину того, что ты просишь.
– О скупейший из скупцов! – отвечал Абдулла. – Даже бросовая цена – это деньги. Но ради тебя я, пожалуй, скину два медяка.
День был долгий и жаркий. Однако к вечеру Абдулла продал все лучшие свои ковры и выручил за них почти вдвое больше, чем когда-то заплатил. По его подсчетам, теперь у него оказалось достаточно наличности, чтобы содержать Цветок-в-Ночи в разумной роскоши месяца примерно три. А после – после либо подвернется еще что-нибудь, либо сладость ее нрава примирит ее с бедностью. Абдулла сходил в бани. Он сходил к цирюльнику. Он зашел к парфюмеру и надушился благовонными маслами. Затем он вернулся в палатку и переоделся в лучшие одежды. У этих одежд, как и у одежд большинства торговцев, было много разнообразных хитроумных отделок – вставок, вышивок и оторочек, которые на деле были вовсе не отделками, а тщательно замаскированными карманами для денег. Абдулла распределил свое новоприобретенное золото по этим тайникам и был наконец готов. Без особой охоты он отправился в старую отцовскую лавку. Он твердил себе, что так легче скоротать время до побега.
Было очень странно подниматься по пологим кедровым ступеням и входить в дом, где он провел большую часть детства. Витавший там аромат – запах кедра и благовоний и шерстяной, маслянистый ковровый дух – был Абдулле настолько знаком, что стоило ему закрыть глаза – и он воображал себя десятилетним мальчиком, играющим за рулонами, пока отец торгуется с покупателем. Но с открытыми глазами ничего подобного Абдулла не видел. Сестра первой жены его отца питала прискорбную слабость к ярко-лиловому. Стены, решетчатые перегородки, кресла для покупателей, прилавок и даже конторка – все было выкрашено в любимый цвет Фатимы. Сама же Фатима вышла навстречу Абдулле в платье того же оттенка.
– Ах, Абдулла! Как ты вовремя и какой ты нарядный! – воскликнула она, своим тоном давая понять, что ожидала его за полночь и в лохмотьях.
– Вид у него почти как у жениха, – подхватил Ассиф, приближаясь к Абдулле с улыбкой на желчном лице.
Улыбка на лице Ассифа появлялась так редко, что Абдулла даже подумал, будто он потянул шею и кривится от боли. Тут Хаким хихикнул, и до Абдуллы вдруг дошло, что, в сущности, только что сказал Ассиф. К собственной досаде, Абдулла залился буйной краской. Пришлось ему учтиво поклониться, чтобы спрятать лицо.
– Ну зачем же заставлять мальчика краснеть! – воскликнула Фатима. Отчего, естественно, Абдулла покраснел еще больше. – Абдулла, а что это за слухи, будто бы ты теперь занимаешься картинами?
– И распродаешь свои лучшие товары, чтобы освободить место для этих картин, – добавил Хаким.
Абдулла перестал краснеть. Он понял, что его вызвали сюда, чтобы в очередной раз распечь. Он окончательно в этом уверился, когда Ассиф укоризненно произнес:
– Мы