Уже у самой двери майор развернулся, вспомнив, что забыл на столе шариковую ручку. Полковник даже уловил на его неулыбчивом лице некоторое замешательство – а стоит ли возвращаться? Но вера в предрассудки оказалась в нем не столь крепкой – смахнув двумя пальцами ручку с шероховатой поверхности, он, не глядя на Крылова, сунул ее во внутренний карман пиджака и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.
Крылов устроился на тот же самый стул. За спиной, в шаге от него, стоял начальник охраны. Неловкости Крылов не ощущал, пускай себе стоит, если нравится.
Геннадий Васильевич никогда не задавал вопросов сразу, и совершенно не важно, что за личность перед ним – подозреваемый или обычный свидетель. Собеседник должен созреть для предстоящего разговора. А потому для начала можно затеять обыкновенную игру в гляделки и минут пять не говорить вовсе. Подобный прием действует даже на человека с очень устойчивой психикой, а что говорить о тех, у кого вся душа состоит из темных пятен.
Не каждый способен выдержать подобное испытание.
А разглядывать собеседника Геннадий Васильевич за двадцать пять лет службы научился, как никто другой. Причем он умело делал вид, что его совсем не интересует человек, сидящий напротив, а его ответы он вынужден выслушивать лишь в силу служебной необходимости. Но на самом деле все было не так; он подмечал многое, если не сказать – все. Жесты, мимику, прислушивался даже к дыханию, следил за руками, которые были лучше всякого барометра, и, конечно же, следил за цветом кожи – у наиболее чувствительных натур на протяжении короткого разговора она может принимать едва ли не все цвета радуги.
Полковник достал портсигар, старенький, мельхиоровый, еще дедовский, с едва различимой гравированной надписью на потемневшей поверхности. Бабка подарила, в канун помолвки. Открыл. Сигареты лежали рядком, аккуратненько, как карандаши в ученическом пенале. Закуривать не стал – закрыл со щелчком. После чего небрежно скинул в наружный карман пиджака.
Мужчина сидел спокойно, даже равнодушно. Такие отрешенные лица можно встретить только у людей, стоящих в очереди или где-нибудь в общественном транспорте, терпеливо дожидающихся своей остановки.
Да и собственную жизнь такие воспринимают философски, как некую переходную субстанцию из одного состояния в другое.
Уже через минуту Крылов понял, что заработать психологического капитала не удалось.
– Значит, вы и есть тот самый пострадавший? – бодро и одновременно с сочувствием спросил полковник.
– Он самый и есть, – безрадостно протянул мужчина.
– Как вас… по имени-отчеству?
– Иван Степанович… Федосеев, – сдержанно, но с каким-то скрытым достоинством отозвался охранник.
– Давно вы здесь работаете?
– Давно… Уже лет восемь будет.
– Значит, вы здесь старожил?
– Пожалуй, что так… Да и по возрасту я здесь самый старший, они мне все в сыновья годятся.