Мутным глазом я прищурился на своего старика и почувствовал, что моя голова то распухает, то сжимается до размеров бусины. У меня двоилось в глазах, и это свидетельствовало о том, что я все еще далеко не трезв. Старик выглядел каким-то чересчур высоким, чересчур худым и чересчур грустным, но что окончательно добило меня, так это то, что в моей комнате он появился в двух экземплярах.
– Привет, пап! – промычал я и усилием воли заставил себя сесть.
– Вот письмо для тебя, Джек, – сообщил он. – Надеюсь, это именно то, чего ты ждал. Мне пора. Увидимся за ленчем.
Я взял пухлый конверт.
– Спасибо… и доброго утра. – Это было все, что я смог из себя выдавить.
– И тебе того же.
Я лежал до тех пор, пока не услышал, как хлопнула входная дверь, потом понял, что готов вскрыть конверт. В нем были авиабилет первого класса до Парадиз-Сити, несколько сотенных купюр и короткая записка, гласившая: «Я встречу твой самолет. Берни».
Я пересчитал деньги – пять сотен. Проверил билет. Пятнадцать тысяч долларов в год! Назло моей нещадно болевшей голове и бесследно испарившимся чувствам я набрал в грудь побольше воздуха и заорал:
– Й-а-у-у!!!
Миновав таможенную стойку, выходившую в роскошный вестибюль аэропорта Парадиз-Сити, я заметил высокого худощавого мужчину и узнал его прежде, чем он меня. Ошибиться было невозможно, но все же в нем что-то изменилось.
Потом он увидел меня, и его костистое лицо озарилось улыбкой, но не той, широкой и дружеской, которой он встречал меня каждое утро во Вьетнаме. Это была циничная улыбка человека, разочаровавшегося в себе и в жизни… Но все же это была улыбка.
– Привет, Джек!
Мы пожали друг другу руки. Его лапа оказалась горячей и потной, такой потной, что я тайком вытер ладонь о штаны.
– Привет, полковник! Сколько лет, сколько зим…
– Да уж, – кивнул он. – Давай покончим с этим «полковником», Джек. Зови меня просто – Берни. А ты неплохо выглядишь.
– Ты тоже.
Его серые глаза стремительно обежали взглядом мою фигуру.
– У меня хорошие новости. Ладно, пошли. Давай-ка для начала выберемся отсюда.
Мы пересекли запруженный людьми вестибюль и выбрались на жаркое солнце. Пока мы шли, я хорошенько рассмотрел его. Он был одет в темно-синюю свободную рубашку, белые льняные брюки и выглядевшие довольно дорогими сандалии. На его фоне мой льняной коричневый костюмчик и поношенные ботинки казались довольно потрепанными.
В тени был припаркован белый «Ягуар И-тайп». Ольсон скользнул за руль, я примостился рядом, сунув на заднее