ее обуздать, а вы нам не помогали, вы, наоборот, мечтали, что мы, как в крысятнике, друг друга перегрызем, а вы придете на все чистое и построите демократию… Не надо, молчи, – отмахнулся он от моего вялого протеста. – Теперь это уже история, теперь и вы под криминалом ходите, разве я не знаю? Но ты, брат, по дури остался в своей структуре, а я – нет, я из своей еще тогда вышел. В конце концов, кем я был при советской власти? Я не был «политиком», конечно, но я отказывался жить по совковым законам и помогал всем, кто на эти законы плевал. Цеховики, подпольные артельщики – все шли ко мне за советом и защитой от коммунистической власти. А когда эта власть и ее законы рухнули, я стал смотреть по сторонам – чем же заняться
легально? И тут как раз Леня Усатый, эмигрант из Бруклина, прилетел в Москву и привез какого-то американца, хозяина американского модельного агентства. И они на Патриарших прудах, в особняке, сделали кастинг. А я Леню еще по старым делам знал, и он пригласил меня туда, говорит: приходи, у нас будет кастинг. Я в то время не знал, что такое кастинг, я думал, что это еврейская фамилия, что он меня с каким-то важным Кастингом познакомит. А оказывается, они делали просмотр девушек, там этих девушек была огромная толпа, они стояли весь день – очередь, снег… Помню, я шел мимо них – меня, как почетного гостя, вели через черный ход, – и поскольку я не похож на русского, то все девушки говорили: «Вот он! Вот он!» То есть они меня приняли за американца, и все их взоры были устремлены на меня. А тогда, если помнишь, уехать за границу было у девушек просто манией. Кто был тот американец, которого Леня привез, рядом с каким модельным агентством он прошелся, – не важно. Ведь на Западе тоже большинство модельных агентств, мягко говоря, неприличные… бордели. Но наши этого ничего не знали, им лишь бы за бугор свалить, а с кем и куда – без разницы. Хотя на самом деле я не хочу сказать, что Леня Усатый и его партнер думали о чем-то плохом, нет. Просто этот кастинг и все, что они тогда делали, это были дилетантские попытки войти в модельный бизнес, не более того. Тогда у многих были такие идеи. Один мой приятель сказал мне: «Знаешь, давай мы с тобой сделаем такую вещь…» Приятель был еврей, хитрый на всякие выдумки. Он говорит: «Мы дадим в газеты объявление, что мы такое-то агентство, назовем себя как-то и дадим вместо своего адреса только почтовый ящик, чтобы наш офис не снесли эти девушки. Напишем, чтобы они прислали нам 25 рублей…» А в то время 25 рублей были похожи на 25 рублей, настоящие были деньги. «И они, – он говорит, – будут посылать нам 25 рублей и свои фотографии – портрет и в купальнике. А мы обязуемся честно показывать эту картотеку модельным агентствам, которые будут приезжать в Россию. То есть мы на самом деле их обманывать не будем…» Я говорю: «И что из этого получится?» Он говорит: «А ты посчитай. В СССР 250 миллионов людей, из них 150 миллионов – женщины. Из 150 миллионов 50 миллионов мечтают вырваться из этой жизни. Из 50 миллионов 20 миллионов пришлют нам по 25 рублей. 20 на 25, это сколько миллионов рублей получается? Ну и ты, говорит, со своей кавказской неуемностью, трахнешь, может быть, тысяч триста…»
Мне, – продолжал Абхаз, –
