Графомана-безумца письмо
Rрасно-чёрно-зелёного цвета.
Это подлинной страсти клеймо,
О, как страшно оно разогрето!
И в разрядку, и множество слов
Им подчёркнуто жирной чертою.
Вот кто к смерти за рифму готов,
За эпитет – к войне и разбою.
Вот кто предан поэзии, вот
Пыл где грозный. И с первого взгляда
Видно: выследит он и убьёт,
Если сам себе скажет: так надо.
Пушкину
Я лежу поэтом на диване,
Ты висишь портретом на стене…
(Здесь и далее – орфография и пунктуация авторов. – Ред.)
«…Я надеюсь, что вы коснетесь всеми вашими чувствами моих стихов и дадите исчерпывающий ответ в их непригодности. Прошу указать мои положительные и отрицательные дефекты…»
Оборвались струны жизни
И заснул он вечным сном.
Его члены неподвижны
Нету живости при нем.
«Дорогая редакция! Вы пишете в моих стихах не хватает гипербол метафор и эпитетов а где мне их взять здесь в деревне?..»
В саду я тебя встретил летом.
Это не сказка и не сон.
И стал я начинающим поэтом
В любвиобильный тот сезон.
«Я начинающий поэт и мне писать дается еще со школьной скамьи. Но я живу очень плохо денежных средств нет света в квартире нет и не кто не беспоится онем. Прошу вас чтобы дали мне денежные средства был в квартире свет – а также загородили двор частоколом, а мне дали руководящую работу».
Гангрена с жадностью ужасной
На пальцы ног его пришла.
Мой взор съедал тебя в анфас
Не в силах вымолвить ни слова…
И сердце хлопает по левому плечу
Не в силах удержаться от волненья.
«Мои стихи сплошная образность. Приведем пример:
Да и ты не скучай —
Забывай!
Проходя пожелтевшей долиной,
Синий-синий сиреневый май
Ты забудешь под крик журавлиный!
Что в этом куплете? В этом куплете лирическое «ты»…, т. е. о н а… скучающая; пожелтевшая долина, синий-синий сиреневый май и журавлиный плач, – в четырех строчках четыре поэтических образа! – и что это разве не новое? Да это больше того, чем новое, – это мировой рекорд!»
Один графоман в солидный журнал
прислал корявый стишок.
Совсем таланта не было в нем,
и стиль был весьма смешон.
Но чтобы вывод под стиль подвесть,
в нем были такие слова:
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше – никакова!»
Младший редактор сказал: «Пустяки!
Ступай-ка в корзину, брат!»
Но чем-то тронули сердце стихи,
и