РОГМЮЛЛЕР. Хэлло, Ани, добрая ночь, сэр. Внизу заняты все столики. Вы позволите мне присесть у вас?
ЖУРНАЛИСТ. Садитесь.
РОГМЮЛЛЕР. Ани молчит…
ЖУРНАЛИСТ. Садитесь.
РОГМЮЛЛЕР. Благодарю. Я сегодня весь вечер ломаю голову – где я вас видел?
ЖУРНАЛИСТ. Мы встречались при довольно занятных обстоятельствах в Испании и Германии. Заочно, правда.
АНИ. Фрэд – американец.
РОГМЮЛЛЕР. Я никогда не бывал в Германии. Вообще ненавижу немцев… Жирные колбасники.
ЖУРНАЛИСТ. А как быть с бедным Моцартом?
РОГМЮЛЛЕР. Он – выродок. Веселый парнишка, который хорошо умел любить. Немцы не умеют любить.
ЖУРНАЛИСТ. Да? Занятный вы парень…
К их столику подходит ТАНЦОР – это второй брат-близнец.
ТАНЦОР. Что вы здесь говорили моему брату? Он в истерике, он портит номер, роняя этим престиж великого рейха! Он артист, и не смейте путать его в вашу проклятую политику! Мы благодарны нашему рейху и обожаемому фюреру! А ваши гнусные разговоры нам отвратительны! Мы – венесуэльцы, ясно вам! Мы не имеем никакого отношения к проклятым евреям! Евреи в рейхе – слуги Рузвельта и Сталина!
ЖУРНАЛИСТ. Вон отсюда! Вон!
ТАНЦОР, враз сникнув, отходит от столика.
АНИ. Боже мой… Зачем вы так?
ЖУРНАЛИСТ. Я видел, как в вашем рейхе убивают людей за то лишь, что они не принадлежат к арийской расе…
РОГМЮЛЛЕР. Я никогда не думал, что журналисты умеют быть такими грозными.
ЖУРНАЛИСТ. Откуда вы знаете мою профессию?
РОГМЮЛЛЕР. Я стараюсь знать все о тех людях, которым нравится Ани. Ее покойный приятель был моим другом. Он погиб у меня на руках.
ЖУРНАЛИСТ. Простите, я сейчас.
Отходит к телефону, набирает номер. Тихо разговаривает.
РОГМЮЛЛЕР (наблюдая за ЖУРНАЛИСТОМ, негромко). Ани, вы заметили, что ваше чувство, если оно становится серьезным, трагично. Всякий, кем вы по-настоящему увлекаетесь, гибнет.
АНИ. Значит, на очереди вы, Фрэд.
РОГМЮЛЛЕР. Не лгите.
АНИ. Чем вы взволнованы?
РОГМЮЛЛЕР. Если этот парень не просто проведет с вами ночь, но будет спать с вами, он погибнет. Вы должны выполнить свой долг без этой… жертвы…
АНИ. А если это не жертва? Если я хочу этого?
РОГМЮЛЛЕР. Ани… Не надо так шутить… Ани…
АНИ. Знаете, какая самая страшная пытка двадцатого века?
РОГМЮЛЛЕР. Я не палач.
АНИ. Пытка – это постоянная память о тех, кто погиб, встретившись со мной. Это память о тех, кого я подставляла под ваш удар. Я понимаю, что из этой вашей игры мне нельзя выйти, но я очень… я смертельно устала… У меня так никогда не было.
РОГМЮЛЛЕР. Я обманывал вас когда-нибудь?
АНИ. Это глупо – обманывать агента. Обманутый агент становится двойником.
РОГМЮЛЛЕР. После того как завтра мы закончим операцию,