– Они проворные… Сейчас девять пятнадцать…
– Хорошо, я буду к десяти.
Степанов наскоро принял холодный душ, бросил в стакан воды таблетку аспирина – французы утверждают, что аспирин надо пить профилактически каждый день, чтобы разжижать кровь, а после пьянки три раза в день; заел кислую воду жестким красным безвкусным яблоком и, только спустившись вниз, недоумевающе подумал: зачем он, приехавший на этот раз править корректуру своей книги, а не по журналистскому мандату, мог понадобиться столь неожиданно?
Глава 12
12.10.83 (10 часов)
Посол Андреенко был сед, моложав, поразительно быстр в движениях; со Степановым их связывала давняя дружба; разница в возрасте – двадцать лет – чем дальше, тем больше стиралась, особенно после того, как Степанов провел военкором в джунглях Вьетнама и у партизан Лаоса полгода, побывал в переделках в Чили, на Борнео, в Западном Берлине во время бунта «новых левых», в Ливане, когда Израиль только-только начинал планировать агрессию, и тот незримый разрыв, отделявший фронтовиков от всех тех, кто не был солдатом Отечественной, все больше и больше стирался, хотя конечно же ни одно из трагических событий, свидетелем которых был Степанов, не могло сравниться с теми четырьмя годами битвы, участником которой – с первого дня – был Андреенко.
– Я не очень нарушил ваши планы? – спросил Андреенко, когда Степанов пришел к нему.
– А я люблю, когда нарушают мои планы… Особенно если вовремя и по делу. Если мне мешают работать, – усмехнулся Степанов, – это еще больше аккумулирует добрую злость, пишется потом особенно жадно…
Андреенко покачал головой.
– «Добрая злость»? Не слишком ли много здесь от фокуса?
– Ну и что? Плохо, если его мало. Фокус, как и анекдот, суть, сюжет для книги, повод для дискуссии, побудитель несогласия…
– И это хорошо?
– Бесспорно, Петр Васильевич. Я пришел в этот мир, чтобы не соглашаться, – кажется, сие Горький. Подвергай все сомнению – Маркс.
– Когда это говорят мыслители, они готовят мир к новому качеству, Дмитрий Юрьевич, и я с ними солидарен, но к великим часто примазывается могущественная прослойка лентяев, которые козыряют гарантированным правом не соглашаться во имя того, чтобы бездельничать.
– Отлито в бронзу, – Степанов вздохнул. – Можно чеканить.
Андреенко открыл красную папку, цепко пробежал машинописный текст, спросил, не поднимая глаз:
– Вы журналиста Лыско знаете?
Степанов нахмурился, вспоминая, поинтересовался:
– Он аккредитован во Франции?
– Нет, в Шёнёф, это Европейский пресс-центр…
– Что-то слыхал, Петр Васильевич, но знать не знаю. Быть может, встречались где… Что-нибудь случилось?
– Да. – Андреенко протянул Степанову два сколотых листка бумаги. – Почитайте.
На первом листке сообщалось, что ночью был избит до полусмерти и отправлен на самолете Красного Креста в бессознательном состоянии в Москву журналист Николай Иванович Лыско, сорок пятого года рождения, украинец, холостой; в консульстве