основания Академии наук! Вольф же, наоборот, предлагал поменять эти события местами»
[129]. В письме Блюментросту от 26 июня 1723 года он высказался на этот счет вполне откровенно: «Я не могу также скрыть от Вас высказанное некоторыми лицами мнение, что, может быть, для страны было бы лучше вместо Академии наук открыть несколько университетов… Для такого предприятия скорее можно было бы найти людей. Ибо для этого можно найти ученых, которые еще не занимают таких должностей, но уже достаточно доказали, что достойны их занимать. А со временем они вырастут, и, наконец, можно будет достичь и второй цели». И далее проницательный Вольф, убежденный, что
ubi universitas, ibi Europa, заметил, что Академия, если ее создать сейчас, больше будет рассчитана на
ad plausum exterorum (буквально: на внешние аплодисменты, т. е. на престиж в глазах иностранцев) и может получиться как с Берлинской академией: «…имя ее в мире известно, но более никто от нее ничего не видит»
[130]. Ответа от Блюментроста не последовало. Да и что он мог ответить? Что все уже решено? Так об этом он писал Вольфу еще в мае 1723 года, сообщив, что «с нашей стороны мы уже сделали все, чтобы обеспечить ее (Академии наук и художеств. –
И. Д.) цветущее состояние. Фонд на нее назначен, и притом, надежный и весьма солидный, так что Академия из него сама будет назначать жалованье и ни от кого не будет зависеть, кроме самого императора»
[131]. Блюментрост даже коснулся финансовых деталей (жалованье академику – 700–800 рублей, студенту – 200). И про обязанности академиков не забыл: разработка своей науки и чтение публичных лекций. Итак, все уже решено и заводить разговор, что «учинять» сначала, а что потом, бессмысленно. Возможно, Вольф был несколько уязвлен тем, что Петр и Блюментрост не послушали советов ни Лейбница, ни его и решили идти своим путем. Но как бы то ни было, немецкий профессор действительно помог организации Академии в России, порекомендовав несколько вполне достойных кандидатов. К примеру, в качестве математика он предложил кандидатуру швейцарца Якоба Германа (Jakob Hermann; 1678–1733), талантливого математика, ученика Я. Бернулли (Jakob Bernoulli, 1655–1705), к тому времени члена Берлинской (1701) и Болонской (1708) академий, прославившегося изданным в 1716 году трактатом «Форономия, или о силах и движениях тел твердых и жидких»
[132], который Л. Эйлер (Leonhard Euler; 1707–1783) ставил в один ряд с «Математическими началами натуральной философии» И. Ньютона и «Новой механикой» П. Вариньона.
Вольф рекомендовал в новую Академию также своего ученика, экстраординарного профессора философии в Тюбингене Георга Бюльфингера (Georg Bernhard Bülfinger; 1693–1750), потому как у того «голова с огромными способностями» и к тому же он большой почитатель Петра I.
Следует отметить, что приглашать ученых в новую Академию было отнюдь не простым делом. Высококлассные специалисты, хорошо устроившиеся на университетских кафедрах, охоты к перемене мест не испытывали, тем более когда речь шла о переезде в Россию. К примеру, Вольф рекомендовал Лоренца Гейстера (Lorenz
