С: Ну, вот, вы посидели и что?
Я: Я любовался на нее. Пил, как живую воду, сам факт ее физического присутствия.
С: Не целовались?
Я: Нет. Ничего не было. И это личное. О чем с ней разговаривали – тоже личное.
С: Ну расскажи тогда про отношения, которых уже не жалко. Где нечего рушить. Про жену бывшую расскажи.
Я: Там тоже есть что рушить. Через нее я с сыном общаюсь. Обидится и с сыном общаться не даст.
С: И это все, что осталось от ваших отношений?
Я: Нет, осталась и какая-то нежность… Какой-то остов любви.
С: Про бывшую жену боишься плохое рассказывать, а про маму не боишься? Потому что это не разрушить? Мама не обидится? Максимум – расстроится?
Я: Про маму плохое – ты говорил!
С: Печатая текст твоими руками!…
Я: Прошлая книга – смертельно откровенная. Намного откровенней этой. Нездорово откровенная. А люди, ведь, прочтут. Не убьет это меня?
С: Не знаю. Положись на Бога. Убивает только грех. И неверие. Откровенность не убивает.
Я: Очень одиноко. Никто не пишет (((
С: Я тебе пишу.
Я: О том, что ты сомнительной природы личность, с которой, может, лучше и вовсе в диалог не вступать, я подробно рассуждал, опять же, в прошлой книге. Все темы исчерпал! (((
С: Допустят ли тебя быть учителем в школе (если ты собрался идти в учителя) с такими книгами, как твоя прошлая «Книга-диалог»?
Я: Тогда менеджером пойду!
С: Может быть, тебе курить прямо сейчас бросить?
Я: Боюсь, что не получится. Нужно уж по методике докурить.
С: Когда оно уже настанет, это просветление, и мы нащупаем хоть что-то в тексте?!
Я: Еще страниц 6 у нас сегодня для этого есть.
С: Муки графомана!
Я: О графомании, как жанре, я в прошлой книге тоже подробно рассуждал.
С: После отчаяния всегда наступает просветление.
Я: Не всегда.
С: У нас – всегда…
Я: Давай, я пожалуюсь?
С: Жалуйся.
Я: Мне совсем плохо! С работы уволили! Любови не удаются! Физически чувствую себя плохо! Психологически тоже!… В психоанализе, отчасти, разочаровался. Да и денег на полноценный психоанализ нет…
С: А почему разочаровался в психоанализе? Это, возможно, тема.
Я: В своем алкогольном срыве и увольнении с работы отчасти обвиняю своего аналика.
С: Почему?
Я: Я хотел прямо на работе, в опен-спейсе, при всех, во время утренней планерки объявить, что люблю ту свою коллегу и предложить всем обсудить ситуацию, что вот, мол, любовь мне мешает работать – вынужден весь день сидеть рядом с любимой женщиной, все внутри меня кричит о любви, а нужно звонить по работе, и о любви говорить нельзя, и вообще, с ней не общаемся.
С: А зачем тебе понадобилось именно при всех и на планерке? Почему нельзя было наедине?
Я: Наедине мы с ней не бывали – на работе все время люди.
С: