Не знаю наверняка, лишь имею смутные догадки о том гнилостном факте, почему мне частенько попадались те же самые бабы, которых я, получается, доставал с пылу с жару чуть ли не из-под отца. Может, все дело в том, что у нас с отцом совпадают вкусы, нам нравятся один и тот же типаж, а может, мы оба не ищем обязательств, предпочитая трахнуть разок ту, которая первая подняла руку вместе с задратой юбкой в знак согласия ее попользовать, а затем, как удовлетворимся, застегнуть штаны и пойти домой с чистой совестью и опустевшими, вместе с кошельком, яйцами.
Понятное дело, что эта правда, как и любая подобная, не прошла стороной для моей тонкой, ранимой души. Сполна нахлебавшись разговоров о сомнительной славе отца, нелестной, а порой резкой и негативно экстремисткой в плане извращенного секса и отношением к телкам, как к простому товару, я твердо вознамерился переплюнуть его во всем. Даже в самом низменном и мерзком, что мне так не нравилось раньше, а потом, как перевоспитал себя и стал хуже в глазах окружения, в планах прочно осела цель – дорасти до максимального уровня тирании и жестокости, причем, в ускоренной программе. Стать совершенным негодяем, у которого вообще нет и не было никакой морали и нравственности. Майкл Норват пусть и дальше останется конченным похотливым ублюдком, тираном, не имевшим совести, жалости и приличия, а Алекс Норват пойдет до самого конца всевозможных и невозможных пределов, поломает их и, в конечном итоге, подчинит себе весь мир, который покорно ляжет у его ног тогда, когда сам Алекс Норват этого захочет.
Отец не изменится уже никогда, слишком окостенел его примитивный пропитый и прогулянный разум. Но это не мешает ему быть невероятно принципиальным и требовать невозможного от всех-всех, а в особенности, от меня. Только вот он права не имеет требовать от меня что-либо.
Мое сознание и восприятие всего, кто и что меня окружает, начало ломаться еще с раннего детства, когда я, не понимая, почему у меня есть отец, но живет он в другом доме, с другой женщиной, а не с моей мамой, воспитывает Линду, мою сестру наполовину, а я живу с мамой, которая страдает от одиночества и ощущения ненужности. Я всегда жил с мамой, отец приходил к нам поначалу раз в неделю и подолгу заседал в гостях.
После того, как мне исполнилось четырнадцать лет, в мой трудный возрастной период, я стал видеть отца еще реже. А причина тому была довольно проста и очевидна: у отца родилась вторая дочь от жены Пенни.
А что я? Ну а я, собственно, отошел для него даже не на второй, а на третий план, если не дальше. Я автоматически стал отцу не нужен, хоть и был первым и единственным его сыном.
Чувствовал я сердцем, что не нужен. И мама моя эту правду чувствовала, но не хотела обижать меня, а потому убеждала, что я не прав и что отец меня любит больше всех его детей, потому что я первый и единственный его ребенок, зачатый в любви, а не в браке по расчету, как со всеми последующими.
Несмотря на мамины пламенные речи,