Лиловая тетрадь. Первый дневник. Ольга Евгеньевна Шорина

я же не такой, как другие!

      – Мы все – индивидуальные…

      Вздох. Аркадий протягивает мне свою противно потную руку, пожимает кончики пальцев:

      – Афиночка, всех тебе благ. Я пошёл.

      И он скрылся за розовым домом, на пересечении улиц Пушкина и Парковой.

      Я посидела ещё немного, чтобы Аркадий меня не выследил. Меня всю трясло.

      Мама с детства боялась отпускать меня на улицу, чтобы я ни с кем никуда «не пошла». Я её не понимала. Теперь понимаю. Но я уже столько месяцев провожу на улице, и такое «заманчивое» предложение получаю впервые!

      А у входа в сквер ко мне подскочил низенький, с гладким и вытянутым, как кабачок, черепом, мужичок, с маленькими глазками, и похвастался, радуясь, как ребёнок:

      – Вот здесь вчера представление пушкинское было, – «Руслан и Людмила». Героев отгадывали. Наину, колдунью, никто не мог угадать, а я подсуетился, и коробку шоколадных конфет выиграл, и мамке отвёз! Здорово?

      – Ну да! – поддержала его я.

      В подъезде, где партштаб, я уткнулась в закрытую дверь. Приходит Володя Подосиновиков.

      – Слушай, возьми анкеты, я спешу.

      Это тебе не сегодняшний Аркаша-таракаша из сквера. Высокий, могучий, русоголовый, на машине и при должности. Он проводил опрос на заводе во Фрязино, где работал.

      Но…

      – У него есть маленький ребёнок! – с восторгом шепчет опоздавшая, как всегда, Коломейцева.

      В наше же время это подвиг! Только вот что из них вырастет, этих святых младенцев «переходного периода»?

      Подтягиваются Симаков, девки с Сиреневой, и другой Володя, Кучкин. Все делятся впечатлениями и, конечно, верят, что сделали большое и нужное народное дело. И никто не хочет думать, что нас просто отымели по полной программе.

      – Я во Фрянове опросил одного фээсбэшника, – хвалится Володя. – Он видит президентом Жириновского. Наверное, просто слышал, что он тоже военный, а о других ничего не знает.