Как будто это не стало ясно сразу, когда алари увидели челнок!
Командующий двинулся к нам, медленно обошел вокруг. Дед без лишнего стеснения разглядывал алари, я последовал его примеру. Данилов словно бы и не видел здоровенную черную мышь, смотрел лишь перед собой. Маша, с закаменевшим лицом, изучала потолок.
Да она же боится мышей! – неожиданно понял я. И не сдержался, захохотал. В тишине мой смех прозвучал неожиданно громко. Как вызов.
Черная мышь замерла передо мной. А я все смеялся, разглядывая ее. Передние лапы длиннее задних, короткий пушистый хвост елозит по полу, остренькая мордочка, полная острых зубов, приоткрылась… Да не боюсь я тебя, грызун в золотой тунике! Ты просто смешной. Чем-то даже симпатичный, но смешной.
– Петр… – сказал алари. – Ты – Петр.
Голос у него был красивый. Сильный, глубокий, совсем не похожий на обычный придушенный шелест. Только вот шел он не изо рта! Под острой мордочкой алари, почти неразличимый на фоне черной шерсти, подрагивал небольшой, с два кулака размером, мешок.
Да это же куалькуа!
Симбионт-переводчик!
– Да, я Петр Хрумов, – сказал я.
Значит, счетчик с самого начала собирался притащить нас обоих.
– Ваше присутствие – тоже хорошо, – сообщил алари Данилову и Маше. Небрежно так, без особого пиетета. – Но твое – незаменимо.
– Чем же?
– Протяни руку.
Я не стал колебаться. Протянул правую руку к алари. В полной тишине все смотрели, как черная мышь обнюхивает мою ладонь. Потом запрокидывает голову…
Черный мешок на его горле мелко завибрировал и распался на две части. Одна осталась на алари, вторая – повисла на моих пальцах, словно комок желе.
– Петр! – вскрикнул дед. Но я не стал отдергивать руку, не стал сбрасывать куалькуа. Стоял и ждал.
Я просто не понимал, что произойдет!
Вязкая черная масса поползла вверх по руке. Не по рукаву – а словно бы расслоившись: частично оставаясь снаружи, а частично – на коже.
Не бойся… не бойся… – мягко прошептал симбионт. – Будущий хозяин…
Он начал менять цвет. С черного – на розовый, телесный!
Вот теперь я взмахнул рукой, нервы не выдержали. Но куалькуа уже невозможно было отлепить. Мгновение – и он стал уменьшаться. Словно всасываться сквозь ткань куртки. Кожу на предплечье защипало…
Что-то выкрикнув, я сдернул куртку, закатал, разодрав, рукав рубашки. Куалькуа не было.
Зато рука моя стала чуть толще. Мускулистее.
– Убирайся, сволочь! – крикнул я. Выхватил левой рукой подаренный нож, взмахнул им над кожей.
Не надо, не надо… – беззвучно зашептало в мозгу. – Петр, не надо…
– Не надо, – сказал из-за спины дед. – Петя, я, кажется, понимаю их замысел.
– А я – нет! – крикнул я, готовый в любой момент распороть собственную плоть, так предательски поддавшуюся Чужому. Ведь даже боли