Илифия сидела за дверью, окаменев, точно статуя, туго скрестив ноги и размышляя, сколько еще надо ждать, чтобы ребенок внутри Алкмены наверняка умер, и тогда встать уже наконец, чтобы кровь возобновила свой бег у нее в бедрах.
Вдруг из спальни донеслись крики. Уж не новости ли это, которых она ждет? Двери Алкмениной комнаты распахнулись, и выбежала Галанфида, хлопая в ладоши и вопя, но не от отчаяния, а от радости.
– Несите вести! Несите вести! – вопила она. – Владычица родила! Счастье-то какое, счастье!
Оторопев, Илифия вскочила.
– Быть того не может! – вскричала она. – Покажи!
Слишком поздно осознала она, что ее обманом вынудили встать и расплести ноги. В распахнутую дверь она видела Историду при Алкмене, роженица раздвинула ноги и тужилась. Появился сперва один, а за ним и второй малыш, оба сотрясали воздух здоровым заливистым плачем. Потуже запахнувшись в свои одеяния, Илифия дала деру. Она прекрасно знала, каким мощным бывает гнев Геры.
Ярость Геры, обнаружившей, что произошло, и впрямь оказалась дикой. Свирепым взмахом руки она превратила дерзкую подлую Галанфиду в ласку[23].
Никогда прежде не переживала Гера такого предательства и унижения. В тот миг она поклялась вечно враждовать с сыном Алкмены и Зевса.
Но который из двух близнецов от Зевса, а какой – от Амфитриона? Оба хорошенькие младенцы, энергичные, сильные и – как можно предположить, раз их восемь дней передержали в утробе, – довольно увесистые. Родители души в них не чаяли; первого появившегося из материнской утробы назвали Алкидом, в честь деда Алкея, сына Персея, а второго – ИФИКЛОМ[24]. Глядя на отпрысков, не понимали они, кто из них – сын смертного, а кто – бога.
Но вскоре все узнали, кто тут сын Зевса.
Змеюшки светы
Виллу, какую царь Креонт предоставил Амфитриону и Алкмене, пока те жили в Фивах, заливал в ночном безмолвии лунный свет. И лишь внимательнейший часовой с восприимчивым чутьем заметил бы, как самую малость раздвинулась высокая трава у дальних границ владений и по лужайке к террасе скользнули две бирюзовые змеи.
Гера не желала терять время и обрушила свою месть на дерзкое смертное дитя, что посмело родиться. Нимало не интересуясь, который из близнецов незаконнорожденное чадо ее мужа, наслала она двух ядовитых змей – пусть прикончат обоих мальчиков.
Встревоженная ласка бессильно наблюдала, как змеи проползли по террасе к комнате со спящими младенцами. Ничего тут Галанфида поделать не могла – лишь надеяться и молиться.
Наутро Амфитрион с Алкменой пробудились от заполошных воплей Историды.
– Скорей, скорей! – звала она, стягивая с них одеяла.
Переполошившись, они вбежали за вопившей девушкой в детскую, и их глазам открылось необычайное зрелище. Младенцы лежали в кроватке. Лицо у одного было перекошено страхом и пунцовело от крика.
Второй лежал на спине и сучил ножками в воздухе. В каждом