Возможно, если бы парни имели выучку получше и побольше опыта, у них бы и получилось нанести мне какой-нибудь урон. Все-таки я никогда в жизни не сражался с несколькими серьезными противниками одновременно. Но к их несчастью, ни первым, ни вторым парни не обладали и через пару секунд распластались на земле, захлебываясь кровью.
Самый старший из них успел вскользь чиркнуть меня по наплечнику и сейчас с распоротой шейной артерией заливал траву почти черной пузырящейся кровью, вырывая в конвульсиях траву вместе с землей.
Его товарищу повезло немного больше. Он умер мгновенно. Клинок эспады перерубил одновременно с кольчужной бармицей шейные позвонки.
Подошел к стоящему на коленях последнему, оставшемуся в живых, и опрокинул его ударом ноги на спину. У оруженосца оказалась сильно разворочена скула и поврежден левый глаз. Парень, зажимая рану, постанывал, но тем не менее смело посмотрел мне в лицо.
– Ты хочешь умереть, эскудеро?
– Я в твоих руках, бастард, – ответил ломающимся юношеским баском парень.
– Где барон?
– Он бросил нас и сбежал. Обманул… – Парень задыхался, почти теряя сознание, из-под руки толчками выплескивала кровь. – Сказал, что обойдет тебя с тыла, приказал напасть, а сам ускакал… Сделай так, бастард, чтобы об этом узнал каждый благородный кабальеро…
– Сделаю это. Зажми покрепче рану, я пощажу тебя… – Срезал у него кусок котты и дал в руки: – Зажимай: может, тебе повезет и ты выживешь.
Вдруг понял, что совсем забыл про Тука, беспощадно обматерил себя, развернулся и подбежал к шотландцу. Увидев его живым, с облегчением перевел дух.
– Живой, дружище! Ну ты меня и напугал!
– Живой… ваша милость… – Тук зажимал на груди длинный, но неглубокий порез. Меч прорубил кольчугу и гамбизон, но тело сильно повредить уже не смог.
– Убери руки… вот… будешь жить, старина, – сделал я вывод, осмотрев рану.
Крови, конечно, натекло порядочно, но сама рана была глубиной всего несколько миллиметров, хотя и пересекала грудь наискосок до самых ребер.
– Ты сиди… я сейчас… – На радостях помчался проверять, не остался ли кто в живых.
Позволил выпятиться в себе бастарду и приколол двух недобитых лучников. На самом деле это была не жестокость, а милость. С такими ранами в эти времена не выживают.
Потом нашел еще одного с болтом в плече, прислонившегося к дереву.
– Что вы сделали с приютом доминиканцев? Говори – и я подарю тебе быструю смерть.
Лучник скривился, закашлялся, потом утер кровь с подбородка и хриплым, надтреснутым голосом заговорил:
– Барон приказал… Монахов порубили всех… Со стариком он сам забавлялся. Но приор крепким оказался… Тогда барон приказал его повесить…
– Где этот… Симон его зовут. Тот, кто меня выдал.
– Не знаю… кажется, остался в лагере… – Лучник закашлялся опять.
Кровь