Во Франции, конечно, есть свои блестящие историки, но, повторю, они, на мой взгляд, находятся в менее привелигированном положении, чем их итальянские коллеги, особенно, что касается новейшей и новой национальной истории.
Приведу два примера: историк Ренальд Сешер исследовал геноцид в Вандее (1793) в постреволюционной Франции. Это была тема его доктората, затем в 1986-ом он опубликовал книгу. Он обнаружил, например, такой факт: в войне с населением Вандеи, которое не поддержало Республику, республиканская гвардия уничтожила 150 тысяч человек, включая младенцев. Сешеру предлагали полмиллиона франков и университетский пост за то, чтобы он отказался от защиты диссертации (текст которой, кстати, у него выкрали из квартиры).
Марион Сиго – историк эпохи Просвещения. Одна из редких европейских специалистов, переосмысливающих Просвещение, к идеалам которого обращался и продолжает обращаться политический дискурс Европы (Сиго, между прочим, жила в Израиле, изучала опыт киббуца и выучила иврит). На протяжении многих лет она исследовала архивы больниц Сальпетриер и Сент-Луи, где содержались дети и подростки («Красный марш», 2008). Выяснилась удивительная вещь: просвещенные люди, отнюдь не преступники, а уважаемые граждане, воровали этих детей и продавали их в рабство, отправляя в колонии; они их меняли на черных рабов. Смысл – экономия денег. Часть детей отправляли педофилам. Вольтер же не видел ничего плохого в жестокой эксплуатации детского труда. Маркиз де Сад в «Жюльетте» (1801), да и в других произведениях, лучше всего описал свою эпоху, он вообще был лучшим политическим писателем второй половины XVIII века. Порнография в его романах ничего общего не имеет ни с сексом, ни с вожделением; это коды времени.
Сешер и Сиго полностью исключены из публичной сферы. Об их книгах не пишут рецензии, их не приглашают на радио и телевидение, с ними не спорят коллеги.
Возьмем дело Робера-Франсуа Дамьена (с описания казни которого, напомню, начинается книга М. Фуко «Надзирать и наказывать» 1975). В учебниках истории, если о Дамьене и упоминают, то только как о безумце или «неуравновешенном» типе. С точки зрения Фуко, речь идет об особом способе репрезентации власти, когда варварская экзекуция на площади имела целью изменить само восприятие этой власти – зрители волей-неволей становились соучастниками экзекуции.
В деле Дамьена много вопросов. Первый: напав на монарха с карманным ножом, хотел