– Знаю я тебя, Пит, – вздохнул Кеньон, – только на этот раз не выйдет по-твоему. Я ни от кого не потерплю то, что позволил себе этот подонок.
– Он пришел извиниться, – объяснил Грешам.
И хотите – верьте, хотите – нет, но в тот момент я почувствовал, что и в самом деле могу извиниться. Впервые в жизни!
– Нужны мне извинения этого бульдога, – усмехнулся Кеньон. – Нет уж, Пит! Мы с ним поговорим по-мужски, и хочу, чтобы ребята это видели!
– Кеньон, – произнес настойчиво Грешам, – ты поступаешь неправильно.
Вот и все, что он сказал, но только тон его был холоднее декабрьской ночи в горах, а сам Питер застыл при этом наподобие каменной статуи. На Кеньона это подействовало сразу, он нерешительно положил руку на плечо владельца салуна.
– Знаешь, Пит, не всем быть святыми вроде тебя. Этот парень оскорбил меня у всех на глазах. Сейчас в городе только об этом и говорят. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем…
– Это ты брось! – возразил Грешам. – Скорее уж пальцем будут показывать на моего приятеля, когда узнают, что он перед тобой извинился.
– Думаешь, он в самом деле готов извиниться? – поинтересовался Кеньон.
– Думаю, да!
А я почувствовал, что у меня кровь стынет в жилах.
– Я имею в виду, не здесь, а при всех – в салуне, где он меня это… ударил, а?
– Ты многого хочешь! – заметил Грешам. – Но он сделает и это.
Кеньон смотрел на меня разинув рот. У меня же в голове вихрем закружились мысли – и все о той незавидной роли, которую уготовил мне мой новый друг.
– Ну, если так, – согласился Кеньон, – оно, пожалуй, стоит того. Сегодня в восемь я буду в салуне, там и увидимся. А здесь я тебя, щенок, больше видеть не хочу!
Том развернулся на каблуках и ушел в дом.
По совести сказать, еще неизвестно, кто из нас вел себя более оскорбительно – я в салуне или Кеньон на пороге своего дома.
Но не от этого мне было так тошно, когда мы шли по улице. Меня бил озноб при мысли о том унижении, через которое еще предстояло пройти. Видно было, что и Грешаму от этого не по себе, – он выглядел мрачнее тучи.
Глава 7
Смирение рождает ненависть
Некоторое время мы брели молча, но потом Питер тихонько проговорил:
– Не прав Кеньон. Ох, не прав! – Эта рассудительная фраза прозвучала сильнее любого проклятия, словно приговор, вынесенный Тому Кеньону двенадцатью присяжными. Затем Грешам обратился ко мне: – Ну что, Шерберн? Сделаешь, как он хочет?
Я посмотрел на него с кислой миной. Однако предстоящее испытание каким-то непостижимым образом меня прельщало. Ведь раньше я ни перед кем бы так не унизился – тем более на глазах у целой толпы. Но на всякий случай посетовал:
– Это не так-то просто.
– Конечно, – согласился Грешам. – На такое у нас еще никто не отваживался.
– Ведь все подумают, что я наложил в штаны!
– Да, – признал он, – не исключено.
Его прямота