После недолгого размышления Шатров командует:
– Задавайте курс, Хольман. Патрик, поехали.
Тяжелая туша бота зависла над пологим берегом реки. Заревели натужно посадочные двигатели, взлетели из травы тучи прошлогоднего праха, машина грузно осела на стойках шасси и наступила тишина.
Потрескивал звонко остывающий металл двигателей, где-то в утробе заканчивали свою работу роторы гироскопов, забирая все ниже и басовитей. Экипаж поспешно проводил послеполетный ритуал, отключая системы и агрегаты. В тишине раздалось шипение уравнителя воздушного давления, и на табло выскочила веселая зелененькая надпись: «Полет закончен. Кабина разгерметизирована».
О’Ливи открыл боковую форточку. Массивная рама, чмокнув уплотнителями, отъехала в сторону, и из непроглядной оконной черноты дохнуло густым пряным настоем диковинных трав. Несколько секунд все молча смотрели друг на друга. В резком свете потолочного плафона лица казались постаревшими и изможденными.
Хольман засуетился:
– Ну что, шеф, палаточку?
Шатров отрезал, открывая дверь пассажирского отсека:
– Никаких палаток. Поставить охранное поле, принять душ и всем немедленно спать.
Хольман разочарованно защелкал тумблерами охранного пульта.
***
Горное плато, поросшее косматыми лесами, уходило вдаль. На горизонте сине-зеленая поверхность его сливалась с туманно-голубой дымкой небес.
Каменистые отроги плато, иссеченные вертикальными складками, поднимались колоссальной стеной. По ней медлительно ниспадали нити многочисленных водопадов. Они сходились и расходились среди пышной ползучей растительности, зеленой пены кустарников, корявых деревьев с плоскими кронами, лепившихся на скалах. Ниже вся огромная масса воды низвергалась в каменную купель реки, радуга пронизывала облака водяной пыли.
Низменный берег порос невысокими кудрявыми деревьями. Нежная зелень их, озолоченная солнцем, была ярка, радостна – хотелось погладить ее рукой. Заливные луга с сочной травой усыпаны колками серо-зеленого кустарника, испятнанными мелкими бело-фиолетовыми цветами.
Пятеро долго стояли очарованные на треугольной плоскости крыла, усыпанной щедрой росой. Остроносое титановое тело бота, изъеденное эрозией и испятнанное побежалостью, улеглось в неглубокой лощине.
О’Ливи толкнул в бок Хольмана:
– Ну что, толстяк, вот картина, а? Здесь бы замок соорудить, да и жить бы в этаком орлином гнезде.
Хольман покачал головой:
– Нет, друг мой. Это пейзаж для страстного ирландца. Другое дело – скромное шале где-нибудь в очаровательных горах Тюрингии. Маленький садик, немножко тюльпанов, – он подкатил глаза и сладко вздохнул, – вечером трубочка и неспешная болтовня с путником.
Полянски удивился:
– Черт возьми, Петер! Вы же не курите.
Хольман пообещал:
– Я закурю, Роберт.
Закряхтев, стал протискиваться в узкое отверстие аварийного люка.
– Нет-нет,