– Хорошо, – скрипнул зубами Радэк, плохо скрывая злость.
– Фортуна, девушка переменчивая… – Усмехнулась Эура, толкая плечом хлипкую дверь душной каморки. Вслед за ней вывалились Славко и Миран.
– Когда ж ты на мослы мясо-то нарастишь, – ворчал старик, вставая со Славко. – Кормлю тебя, дармоеда учёного, кормлю…
– Я и госпожа Эура – пойдём впереди, Миран и Славко – за мной, остальные в боевом порядке – после. Носилки и раненые посередине. – Скомандовал Радэк, выбираясь из каморки. Остальные вышли уже после него.
– Девушек вперёд? – Подмигнула Эура отряхиваясь.
– Чтобы не ударила в спину…. – Отрезал Радэк, бережно опуская Беату на носилки.
– Нам вперёд, – заметил Славко, пряча карту за пазуху.
– Всегда вперёд. – Усмехнулась Эура, доставая меч.
Меч ей понадобился уже на следующей развилке. Туннель расходился двумя рукавами: направо и налево. Средний туннель был давно завален. Перед завалом расположилась пайкорская застава. Там же застава и полегла, забрав одного из раненых людей Радэка в свой пайкорский рай.
Говорят, что убивать страшно только в первый раз. Говорят, что привыкаешь к виду крови. Привыкаешь чувствовать себя мечом в руках богов. Привыкаешь чувствовать себя простым исполнителем их воли. Это проще чем, считать себя мерзавцем, отправившим на тот свет человека, равного себе, человека думавшего, дышавшего, действовавшего, любящего, надеявшегося, ненавидевшего, мечтавшего. Чувствовать себя убийцей, отнявшим жизнь, только из-за того, что человек имел глупость встать на твоём пути. Чувствовать себя зверем, убившим холодно и расчётливо.
У умершего возможно была семья, родственники, друзья, дети, родители. Он мог быть единственным ребёнком в семье, единственным кормильцем, любящим родителем или нежным супругом. Он мог быть последней сволочью, обиравшим сироток или воровавшим в храме. Не важно: был ли умерший плох или хорош. Не человеческое это дело – судить. Убийство всегда убийство, какими бы высокими мотивами, какой бы необходимостью оно не было оправдано. Убийство всегда убийство, даже если цена поступка – своя жизнь.
– Дочка, тобой все в порядке? – Обеспокоенно спросил Миран белую, словно первый снег, Эуру.
Схватка уже кончилась, а девушка все стояла, сжимая меч. Кровь билась в висках тяжёлыми колотушками, а по холодному лбу катилась крупная капля пота. Мёртвый пайкор лежал у ног, раскинув руки и запрокинув голову. Удивление навсегда застыло на загорелом лице, обрамленном венцом ржавых кудрей. Глаза его, яркие… жёлтые… кошачьи, уже затянутые поволокой, смотрели в потолок. Тёмное пятно расползалось на животе, пачкая новенький поддоспешник антрацитового цвета, растекаясь липкой безобразной лужей на каменном полу.
– Выпей, – Миран протянул ей засаленную флягу. – Лучшая бормотуха, которую только можно достать в самых злачных местах славного города Скревена. Для себя берег, но тебе, дочка, нужнее. Ты пей, пей. Ишь, как тебя пробило-то.…
– Зверей