Тут уж все рады – и барышня, разводившая клиента на деньги и получающая до 10 процентов от счета, и половые, что не стесняются пустые бутылки в кабинет занести и выдать их за выпитые клиентом же, и распорядитель – он тоже в доле, и в случае жалобы на обсчет и глазом не моргнет. Не зря бытовала среди московских половых поговорка: «Нас учить не надо, мы и сами жульничать умеем!»
Благодаря приват-доценту Московского университета Николаю Васильевичу Давыдову (1848–1920), автору воспоминаний о Москве XIX века, мы имеем редкую возможность почувствовать себя посетителями «Московского»:
«Зала была сплошь уставлена в несколько линий диванчиками и столиками, за которыми можно было устроиться вчетвером; в глубине залы… имелась дверь в коридор с отдельными кабинетами, то есть просто большими комнатами со столом посредине и фортепьяно… Все это было отделано очень просто, без ковров, занавесей и т. п., но содержалось достаточно чисто.
Про тогдашние трактиры можно было сказать, что они «красны не углами, а пирогами». У Гурина были интересные серебряные, иные позолоченные, жбаны и чаны, в которых подавался квас и бывшее когда-то в ходу «лампопо» (коктейль из клюквенного морса. – Авт.). Трактиры славились, и не без основания, чисто русскими блюдами: таких поросят, отбивных телячьих котлет, суточных щей с кашей, рассольника, ухи, селянки, осетрины, расстегаев, подовых пирогов, пожарских котлет, блинов и гурьевской каши нельзя было нигде получить, кроме Москвы. Любители-гастрономы выписывали в Петербург московских поросят и замороженные расстегаи. Трактирные порции отличались еще размерами; они были рассчитаны на людей с двойным или даже тройным желудком, и с полпорцией нелегко было справиться.
…Дам никогда не бывало в общей зале, и рядом с элегантной молодежью сидели совсем просто одетые и скромные люди, а очень много лиц торгового сословия в кафтанах пребывали в трактирах, предаваясь исключительно чаепитию; кое-когда, но все реже и реже, появлялись люди старинного фасона, требовавшие и торжественно курившие трубки с длинными чубуками, причем в отверстие чубука вставлялся свежий мундштук из гусиного пера, а трубка приносилась половым уже раскуренная.
В общей зале было довольно чинно, чему содействовал