Гордому примеру американцев семнадцать лет спустя достойно последовали французы. Они тем временем усвоили совет Мирабо: «Учитесь у американцев свободе» – и испробовали его на практике. Знаменитая конституция 1793 года открывается следующей Декларацией прав гражданина и человека: «Руководясь убеждением, что во всех невзгодах человечества виноваты были только забвение и пренебрежение естественными правами человека, французский народ решил пояснить в торжественной Декларации святые и неизменные права, дабы граждане имели возможность неустанно сравнивать действия правительства с истинными целями общественного устройства и никогда не позволяли бы тиранам поработить и унижать их, дабы народ всегда имел перед своими глазами основы своей свободы и своего права, правительство – свои обязанности, законодатель – свой долг».
Первые и важнейшие пункты конституции 1793 года гласили:
«1. Целью общественного устройства является всеобщее счастье. Правительство создано для того, чтобы обеспечить людям пользование их естественными и вечными правами.
2. Этими правами являются: равенство, свобода, безопасность, имущество.
3. Все люди равны от природы и перед законом.
4. Закон является свободным и торжественным выражением общей воли. Он одинаков для всех, защищает ли он или карает.
5. Закон может принуждать лишь к тому, что справедливо и полезно обществу, и запрещать лишь то, что ему вредно.
6. Свобода состоит в том, что человек имеет право делать все, что не вредит другому; ее основой является природа, ее правилом – справедливость, ее охраной – закон, а ее моральным ограничением – максима: не делай другому того, относительно чего ты не хотел бы, чтобы оно было сделано тебе».
Таков был язык поколения, освободившего мир от абсолютизма, и этот язык находил свое оправдание в его поступках.
Не менее возвышенной должна была быть и половая идеология, с которой буржуазия вступила на арену истории, тот идеал любви, с которым она мечтала пересоздать мир. Ведь вместе с торжеством буржуазных идей должен был наступить век Истинного нравственного миропорядка. Свободный гражданин не должен подчиняться низким страстям. Необходимо идеализировать любовь, освободить ее из-под власти грубо-чувственного наслаждения, под гнетом которого она находилась в эпоху старого режима[2].
Любовь снова должна была стать естественной. Чистым целомудренным чувством, подобно священному пламени, должна она гореть в людских сердцах. Человек должен любить в другом прежде всего его душу, его ум. Только благородная натура может стать предметом, достойным любви. Красивую внешность отныне любят только ради ее более прекрасного внутреннего содержания. Таковы основные положения новой буржуазной любви, соединяющей теперь противоположные полы, сообщающей жизни более чистое содержание.
В