– Эй, парни! Кто выпьет эля с храбрым йоменом? Идите сюда, все! Повеселимся! День прекрасный, эль что надо. Иди сюда, славный йомен, и ты, и ты. Ни гроша вам не придется заплатить. Эй, поворачивай сюда и ты, бедняк, и ты, бродяга-ремесленник, – всем будет со мной веселье!
Так он кричал, и все со смехом собрались вокруг него, и темный эль потек рекой. Они называли Малыша Джона славным парнем, и каждый клялся, что любит его как родного брата, – ведь когда веселишься за чужой счет, тебе всегда мил тот, кто доставляет эту радость.
Затем Малыш пошел к возвышению, на котором бились на дубинках, потому что любил такие схватки не меньше, чем поесть и выпить. Тут и случилось событие, о котором потом долгое время складывали песни по всей доброй Англии.
Был там один парень, крепко колотивший всех, кто бы ни бросал ему вызов. Звали его Эриком Линкольнским, и имя это было знакомо каждому, ибо о силе его была сложена не одна баллада. Когда Малыш Джон подошел к подмосткам, там никто не дрался. Только храбрый Эрик ходил туда-сюда, помахивая дубинкой да покрикивая:
– Ну, кто на меня, кто возьмет в руки дубинку ради любимой девушки и сразится с добрым линкольнширским йоменом? Давайте, парни! Сюда! Сюда! Неужто в здешних краях глаза у девушек не прекрасны? Или кровь у ноттингемских молодцев слишком холодна? Линкольн против Ноттингема, говорю я! Не ступила еще на этот помост нога человека, которого бы мы в Линкольне назвали бойцом на дубинках!
Услыхав эти слова, то один то другой из стоявших поблизости толкал соседа локтем и говорил: «Иди, Нед!», «Иди, Томас!» – но оказаться с проломленной головой не хотелось никому.
Тут Эрик увидел Малыша Джона, возвышавшегося над толпой, и обратил свою речь к нему:
– Эй, ты! Длинноногий парень в красном! Плечи у тебя широки, и голова мощная. Или недостаточно красива твоя девушка, чтобы взять ради нее дубинку в руки? Право слово, сдается мне, ноттингемцы не из того мешаны теста – нет у них ни силы духа, ни отваги! Эй, ты, увалень, возьмешь в руки дубинку за Ноттингем?
– Была бы при мне моя славная дубинка, – ответил Малыш Джон, – я бы с превеликим удовольствием проломил твою некчемную башку. Наглый хвастун! В самый раз было бы твоей башке с петушиным гребнем получить добрую затрещину!
Сначала он говорил спокойно – нелегко было вывести его из себя, но гнев Малыша Джона набирал силу, как камень, что катится вниз с горы, и в конце концов он разозлился не на шутку.
Эрик Линкольнский громко расхохотался:
– Хорошо сказано – для того, кто боится сойтись со мной в честном поединке, один на один. Сам ты наглец, и если ступишь на этот помост – проглотишь свой наглый язык.
– Эй, – крикнул Малыш Джон, – может кто-нибудь одолжить мне прочную дубинку, чтобы проверил я этого парня на храбрость?
Тут же с десяток парней протянули ему свои дубинки, и он выбрал самую крепкую и тяжелую из всех. Оглядев ее, он сказал:
– В