– Ну нет, не скажу. Когда я вернулся из театра, у меня был настоящий ад в душе. Будь тут пистолет, я бы непременно застрелился…»
Он боялся солгать другим, себе, преувеличивая свое горе. Мучил себя, чтобы случайно не казаться тем, кем не был на самом деле.
Человек, испытывающий себя…
«– Хочу проверить себя до тонкости, – говорил он», – вспоминает Александра Андреевна Толстая.
Весной 1847 года Толстой делает первую запись в дневнике. Он будет вести дневник, с перерывами, иногда значительными, шестьдесят три года. Последние строки дневника – 3 ноября 1910 года, в комнате начальника станции Астапово, за три дня до смерти: «Ночь была тяжелая… Вот и план мой. Fais се que doit, adv…» Запись обрывается на недописанном французском изречении, которое Толстой усвоил смолоду: «Делай, что должно, и пусть будет, что будет».
Смолоду и до этих своих последних часов Толстой со всем напряжением ума и души ищет, что должно делать. Дневник с первой страницы заполнен правилами. Составляются правила «для развития воли телесной», «воли разумной», «воли чувственной», «для развития памяти», «умственных способностей» и т. д. Жизнь внутренняя и внешняя, учение и практический труд, идеалы и повседневность – всё этот проверяющий себя молодой человек готов определить и сопрячь в правилах. Но первая же страница дневника честно итожится: «Легче написать десять томов философии, чем приложить одно какое-нибудь начало к практике».
В «Исповеди», над которой Толстой будет работать в конце 70-х – начале 80-х годов, он с позиции нравственной безжалостно перечеркнет свою юность и молодость:
«Я всею душой желал быть хорошим; но я был молод, у меня были страсти, а я был один, совершенно один, когда искал хорошего. Всякий раз, когда я пытался выказывать то, что составляло самые задушевные мои желания: то, что я хочу быть нравственно хорошим, я встречал презрение и насмешки; а как только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли. Честолюбие, властолюбие, корыстолюбие, любострастие, гордость, гнев, месть – все это уважалось. Отдаваясь этим страстям, я становился похож на большого, и я чувствовал, что мною довольны… Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах… Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали и считают мои сверстники сравнительно нравственным человеком…»
Читая, ни на минуту не забудем беспощадную требовательность, с которой Толстой к себе относится. (Следом за приведенными строками он признается, что и писать стал из тщеславия, корыстолюбия и гордости, что в писаниях своих был так же безнравственен, как и в жизни, – это про «Детство», «Отрочество», «Юность», про «Казаков», про севастопольские рассказы, главный герой которых, по замыслу Толстого, «герой, который всегда был, есть и будет прекрасен, – правда».) Эта сокрушающая все возможности оправдания требовательность к себе у него – смолоду.
Заведя дневник, он однажды записывает для себя как правило: без чрезмерностей. Все было,