Он полагает, что свет луны возбуждает мир наших ощущений. На него самого во всяком случае сильно действует. Тревожит, пробуждает к деятельной жизни – и, наоборот, успокаивает, помогает почувствовать гармонию мира, а себя – одной из бесконечных частиц его.
Мир, залитый лунным светом, – это иной, волшебный мир, который дарит человеку чувство внутреннего преображения, помогает ему открыть в себе новые духовные силы. Неслучайно луна, лунный свет появляются на страницах его дневника, оказываются важной, иногда по-своему решающей подробностью в его сочинениях.
Весной 1857 года он, впервые путешествуя за границей, до расстройства нервов измученный парижскими впечатлениями – бесчеловечной жестокостью того, что восторженно именуют «прогрессом», нравственной грязью, потрясшим его зрелищем смертной казни, бежит из Парижа в поисках тишины, покоя, природы, простоты и ясности жизни. «Скучно в железной дороге. Но зато, пересев в дилижанс ночью, полная луна… Все выскочило, залило любовью и радостью. В первый раз после долгого времени искренне опять благодарил Бога за то, что живу».
Через несколько месяцев уже в Германии, в Штутгарте, напряженной, бессонной ночью, заполненной тревожащими мыслями и замыслами, к нему приходит вдруг ясное решение, во многом определившее его жизнь: «Увидел месяц отлично справа. Главное – сильно, явно пришло мне в голову завести у себя школу в деревне для всего околотка и целая деятельность в этом роде. Главное, вечная деятельность».
В июне 1863-го, вовсе поразительная дневниковая запись: «Нынче луна подняла меня кверху, но как, этого никто не знает. Недаром я думал сегодня, что такой же закон тяготенья, как материи к земле, существует для того, что мы называем духом, к духовному солнцу».
Речь здесь, конечно, не об одних литературных занятиях. Еще года не прошло после женитьбы. Резкая перемена в привычном течении жизни, необходимость заботиться о благополучии будущей растущей семьи (вот-вот появится первенец), занятия хозяйством, затянувшиеся творческие искания – все это тяжело отражается на душевном состоянии Толстого: «Все это было тяжелое для меня время физического и оттого ли, или само собой, нравственного тяжелого и безнадежного сна… Я думал, и что стареюсь, и что умираю, думал, что страшно, что я не люблю. Я ужасался над собой, что интересы мои – деньги или пошлое благосостояние…»
«Я маленький и ничтожный. И я такой с тех пор, как женился на женщине, которую люблю»… Это – несколькими строками выше приведенной записи. А следом о том, что «безумная ночь вдруг подняла меня на старую высоту правды и силы»…
Но высота правды и силы – это и открывшаяся ясность будущей литературной работы, которой он уже не в силах не отдать всего себя. Начинаются первые подступы к «Войне и миру»: «Завтра пишу… В третий раз сажусь писать… Господи, помилуй и помоги мне».
Когда