И тут же – беседа, когда люди разговаривают об одном, а думают о другом, сообщают друг другу свои чувства и мысли, притом, что именно о них не произнесено ни слова. Более того: мысли и чувства, обозначенные словами, тотчас теряют что-то важное, какую-то полноту и цельность, которая присутствует в них, когда они не выговорены вслух. «Я люблю эти таинственные отношения, выражающиеся незаметной улыбкой и глазами, и которых объяснить нельзя. Не то, чтобы один другого понял, но каждый понимает, что другой понимает, что он его понимает и т. д.»
Будущий Лев Толстой ясно заявляет о себе в этой первой попытке.
Глава 3
Знак и признак
Писатель Дмитрий Сергеевич Мережковский еще при жизни Толстого скажет, что во всемирной литературе ему нет равного в изображении человеческого тела посредством слова. Но пристальное, «простреливающее» внимание к человеческому телу нужно Толстому для того, чтобы в каждой примете наружности, в каждом движении увидеть характер человека, движения его души.
Умение выразить в слове постоянное взаимодействие внутреннего и внешнего – одно из художественных открытий Толстого, с первой напечатанной повести вознесшее его на вершину русской литературы…
«Толстой с неподражаемым искусством пользуется этою обратною связью внешнего и внутреннего», – обозначит Мережковский <курсив Мережковского>. «Диалектика тела» часто сильнее произнесенных человеком слов передает диалектику его души.
Толстой открывает это уже в первых своих произведениях, повестях «Детство» и «Отрочество». Главный герой их, мальчик, подросток, от лица которого ведётся рассказ, отличается тонкой наблюдательностью и знает эту свою особенность.
Вот, войдя неожиданно в комнату, он успевает заметить: старший брат, который лежит на диване и читает книгу, на секунду приподнял голову, чтобы взглянуть на вошедшего, и тут же снова принялся за чтение. Движение самое простое и естественное, но заставляет героя покраснеть. Он угадывает во взгляде брата вопрос, зачем он вошел к нему, а в быстром «наклонении» головы и возвращении к чтению желание скрыть смысл взгляда. «Склонность придавать значение самому простому движению составляла во мне характеристическую черту того возраста», – говорит о себе рассказчик.
В «Детстве» он также оговаривается походя, что следил за всеми движениями мальчика, привезенного к ним в гости.
В тяжкую минуту встречи с безнадежно больной maman он замечает беспокойство отца по всем телодвижениям.
И, даже прощаясь с умирающей, – «я был в сильном горе в эту минуту, но невольно замечал все мелочи».
В отличие от героя «Детства» Николеньки Иртеньева, помнившего maman и осознанно пережившего горе утраты, Лев Николаевич не помнит матери: когда она умерла, ему не исполнилось двух лет. Странно, но не сохранилось ни одного ее портрета. «Как