– Именно, не носила, – повторила за ним графиня Нарышкина.
Лев Александрович нараспев, довольно весело, произнес свою сентенцию:
– По-ла-гаю, государыня не осу-жда-ет фило-со-фов. Все они грешны лишь тем, что заблуждались, не зная о возможности такой абсурдной и жестокой тирании в своей же стране.
– И правильно говорит государыня: «токмо голод и чума приведет французишек в разум», – паки вставила свое слово Анна Никитична.
Шувалов, приглаживая свою лысеющую голову, молвил:
– Вы знаете, что я прожил во Франции много лет. Мне жаль сию страну. Она мне – второе отечество, но полагаю, что парижские канальи учинили отвратительные мерзости, прикрываясь свободой. И я согласен с императрицей, что все, что там сейчас происходит есть жестокая и абсурдная тирания, с коей человечеству никогда не приходилось сталкиваться.
Граф Строганов, взглянув на Шувалова, изразил, общую, благую для всех мысль:
– Чаю, у нас такового никогда не случится, благодаря политике нашей премудрой императрицы.
Императрица взяла, лежавшее на шелковой, затканной золотыми цветами подушке, овальное зеркало с серебряной ручкой и посмотрела прямо себе в глаза. Даже полумрак спальни не мог скрыть следы, оставленные временем на ее лице. «Да, ничего не скажешь, хороша ты поутру, матушка, слов нет! То-то любимцы бегут от тебя… Что ж: не все сбывается, что желается. Правильно говорит Никитична: «Не ведает царь, что делает псарь». Вот и сбежал Мамонов к молоденькой». Екатерина усмехнулась, и зеркало отразило пронзительный и холодный блеск ее серо-голубых глаз. Никогда она не считала себя красавицей и всегда помнила слабые стороны своей внешности, но богатый жизненный опыт научил ее тому, что внешность ничего не значила без воли и ума даже в делах амурных. Она знала, что мужчин покоряла ее энергия, молодой дух и, вестимо, тот шанс, который она давала своему фавориту. Но сие было до смерти Александра Ланского. Теперь у нее не так силен интерес к мужской силе и красоте. Токмо тело ее требует свое и никуда ей от оного не деться. Она прекрасно понимала, что объятья Платона Зубова надобно примерно оплачивать, и она не скупилась: как и все ее предыдущие фавориты, он получил титул, поместья, и даже часть власти. Наблюдая за ним, Екатерина чаяла, что он не поступит с ней, как Корсаков и Мамонов. Сей человек слишком амбициозен и никогда не захочет потерять свое положение. Посему, Екатерина, ради того, дабы ей не пришлось заново менять себе любимца, положила не обращать внимания, на часто случающися, скрытые и явные промахи своего последнего фаворита.
Потерять Зубова, означало остаться одной, понеже она более не желала ничего менять в своей приватной жизни. Она не любила одиночества и никогда не скрывала этого. Для чего? Разве она монахиня? Она монархиня, и все тут!
В свои шестьдесят она с удивлением отмечала в себе, что, к своему стыду, паки влюбилась. Признаками оного