В дверь класса стучат. Распахиваю глаза и вижу, что это Шейн.
Сердце пропускает удар: ему обязательно выглядеть так хорошо?
– Можно?
Он немного неловко улыбается – что совершенно не свойственно Шейну, которого я знаю, и не двигается с места без моего разрешения войти.
Я киваю.
– Конечно. Садись, ― указываю я на стул для посетителей.
Каким-то образом мне удается сохранять внешнее спокойствие, но вот внутри – легкая паника. Что он здесь делает? Зачем пришел? И как мне вести себя с ним?
Шейн опускается на стул и несколько мгновений смотрит на меня, ничего не говоря.
Я тоже молчу.
– Давно не виделись, ― наконец начинает он. Не похоже, чтобы он нервничал. Он кажется… расслабленным.
Будто мы не расставались со слезами на глазах, причинив друг другу душевную боль.
Ну, или же больно было только мне.
– Да, давно, ― я киваю, но больше ничего не добавляю, давая ему возможность объяснить, для чего он тут.
– Я хотел извиниться.
Мои брови в удивлении взлетают вверх: за что он может извиняться?
– Вчера, в кофейне – я просто не ожидал, что увижу тебя, ― правильно расценив растерянность на моем лице, поясняет Шейн. ― Мне не нужно было…
– Ты сказал «Уоллес». Первое твое слово ко мне за последние семь лет.
Он кивает.
– Именно.
– Но это моя фамилия – все нормально.
– Дело не в этом, Мел.
Я слабо улыбаюсь.
– Да, знаю. Ты всегда делал это по-особенному.
Он проводит ладонью по волосам.
– Черт!
Я смеюсь, и это немного снимает напряжение.
– Я знаю, что ты не хотел обидеть меня.
– Я и правда не хотел, Мел, ― заверяет он.
Я опускаю глаза и смотрю на ручку, которую верчу в руках.
Когда-то его презрительное, будто выплюнутое «Уоллес» ранило больше, чем любые оскорбления. Но были моменты, когда он смотрел на меня сверху-вниз, нашептывая «Уоллес» с благоговением, от которого мое сердце всегда с трепетом сжималось.
– Не волнуйся из-за этого, ― беря себя в руки, успокаиваю я.
Мы смотрим друг на друга и молчим. Может быть, ищем сходство с теми, кем мы были семь лет назад?
Семь лет – это много. Мы больше не восемнадцатилетние выпускники, запутавшиеся и растерянные в попытке отыскать свое место в этом мире.
Все изменилось. Я изменилась. Шейн тоже стал другим. Прежних нас больше нет.
От этого мне немного грустно.
– Уоллес, значит? ― Он вопросительно выгибает брови.
Я пожимаю плечами:
– Вернула девичью фамилию.
– Так это правда, что пишут? ― осторожно спрашивает он.
Я вздыхаю: эта тема для меня неприятна, но думаю, кое-что он имеет право знать.
– Не все – газеты многое привирают. Но да, правда там тоже есть.
Он качает