– Ничего страшного, всего-то на десять минут.
После этого они несколько секунд помолчали, и Мирон спросил, в порядке ли дочка. Толстяк сказал, что да, просто сейчас она пошла в новый садик и каждый раз, когда он отводит ее туда по утрам, расставание проходит тяжело.
– Бог с ним, – прервал себя толстяк, – у тебя и без моих проблем голова забита. Давай к делу.
Мирон глубоко вдохнул и стал ждать.
– Смотри, – сказал толстяк, – пятьсот – это слишком. Отдай мне за четыреста. Даже за четыреста десять, а я обязуюсь взять шестьсот штук.
– Четыреста восемьдесят, – сказал Мирон, – четыреста восемьдесят. И только если ты согласишься взять тысячу.
– Пойми, – сказал толстяк, – рынок сейчас хреновый, рецессия же. Только вчера я в новостях видел, как люди из мусорников едят. Если будешь упираться, мне придется задорого продавать. Если я буду задорого продавать, никто не купит.
– Не волнуйся, – сказал ему Мирон, – на каждых троих, которые едят из мусорника, приходится один, который ездит на “мерседесе”.
Толстяка это рассмешило.
– Мне говорили, что ты жесткий, – ворчливо улыбнулся он.
– Да я как ты, – Мирон тоже улыбнулся, – просто пытаюсь выживать.
Толстяк вытер потную ладонь о рубашку и протянул ее Мирону.
– Четыреста шестьдесят, – сказал он. – Четыреста шестьдесят – и я беру тысячу штук. – А увидев, что Мирон застыл, добавил: – Четыреста шестьдесят, тысяча штук, и я у тебя в долгу. А кто, как не ты, Рувен, знает, что в нашем деле долг платежом красен.
Последняя фраза заставила Мирона пожать протянутую руку. Впервые в жизни кто-то оказался у него в долгу. Этот кто-то думает, что Мирона зовут Рувен, но пусть хоть так. А в конце завтрака, когда они поспорили, кто оплатит счет, Мирон, почувствовав, как маленькая горячая волна разливается у него в животе, успел опередить толстяка на десятую долю секунды и первым сунуть официанту в руку смятую купюру.
С тех пор это стало почти привычным. Мирон усаживался, делал заказ, напряженно ждал каждого нового посетителя кафе, и если этот посетитель начинал слоняться между столиков с растерянным видом, Мирон без тени сомнения махал ему рукой и приглашал сесть.
– Я не хочу таскаться с тобой по судам, – сказал ему один мужик с лысиной и густыми бровями.
– Я сам не хочу, – согласился Мирон. – Всегда лучше решить дело добром.
– Только заранее предупреждаю, что я не могу выходить в ночную смену, – заявила одна кудрявая баба с силиконовыми губами.
– Ты что2 хочешь, – скривился Мирон, – чтобы все выходили в ночь, а ты нет?
– Габи просил передать, что ему очень жаль, – сообщил парень с серьгой в ухе и гнилыми зубами.
– Если ему действительно жаль, – строго сказал Мирон, – пусть придет и скажет об этом сам, без посредников.
– По