Во имя Абартона. Дарья Алексеевна Иорданская

последних часов воспринимались тягостным сном, Мэб не была до конца уверена в их реальности. Она сходила с Лили в музейное хранилище, где и вправду был больший, чем обычно, беспорядок. Тщательно заперла дверь, сдала ключ на вахту – как делала не всегда. А потом отправилась в подвал Главного корпуса, где готовился ритуал. Все это Мэб помнила, и в то же время это казалось видением, фантазмом. Она чувствовала, как во время обряда рождается магия, проходит сквозь ее тело, изливается в воздух, но с другой стороны это было совершенно нереально.

      И она не могла вспомнить, как оказалась дома.

      Полулежа на кушетке, противно скрипящей при малейшем движении, Мэб смотрела безучастно в окно, где давно уже отгорел закат и сгустилась тьма. Не хотелось думать – вообще. Ни о скором приходе Реджинальда Эншо, ни о «Грёзах», ни о свершенном ритуале. Стоило только задуматься о последнем, и начинало казаться, что Мэб напутала что-то, и теперь все пойдет наперекосяк.

      Напомнило о себе вожделение, но и оно сейчас было каким-то вялым, слабым, словно начало уставать, если такое возможно для чар. Мэб никогда не слышала про утомленные, утратившие силу, подобно людям, чары, но это было бы забавно.

      Скрипнула дверь, спустя мгновение вспыхнул свет и низкий голос с раскатистым, волнующим «эр» произнес:

      – Леди Мэб, что с вами?

      Странное дело: ни одного «эр» не было произнесено, но оно, проклятое, звучало в ушах Мэб, заставляло вибрировать нервы, щекотало кожу. Мэб вздохнула и попыталась подняться. Когда ей это не удалось – мышцы были как желе – Мэб махнула вяло рукой.

      – Эншо, давайте вы сегодня как-нибудь сами, а я просто полежу.

      – Это начинает напоминать брак, – проворчал Реджинальд, быстрым шагом пересекая комнату. Присев на корточки, он твердыми пальцами взял Мэб за подбородок, заставляя поднять голову. – Так.

      Это «Так» Мэб совершенно не понравилось. В одно короткое, резкое слово уместилось слишком многое: раздражение, понимание, толика гнева и очень много возбуждения. Тело отозвалось на близость мужчины, к которому так тянуло. И вот тут наблюдалось странное, даже страшное противоречие: сил у Мэб не было даже на то, чтобы пошевелиться, а внутри все горело, жаждало объятий, грубого, сильного, торопливого соития, удовлетворения. Не-ет, отзывалась тянущей болью каждая мышца, давай просто полежим. На это чары отзывались своей болью.

      – Вы плакали? – Реджинальд усадил ее, оперев на спинку диванчика, точно безвольную тряпичную куклу. Там, где он касался, тело пылало огнем. Запах щекотал ноздри. Возбуждение накатывало, вдавливало Мэб в землю, причиняло боль.

      – Я… не знаю, – Мэб сморгнула, пытаясь вернуть себе способность связно мыслить. Все плыло, кружилось, перед глазами плясали цветные искры. Наколдованная страсть мешалась с усталостью, и Мэб не была уверена, что переживет то самое ожидаемое бурное соитие.

      Рука, почти грубо удерживающая подбородок –