– Видишь посторонний предмет? – уточнила Яо, стоявшая возле секционного стола на небольшой подставке из-за своего маленького роста, едва достигавшего метра шестидесяти.
Херцфельд кивнул. Предмет внутри черепа, скорее всего, был выполнен из железа, стали, алюминия или другого рентгеноконтрастного материала. Иначе на экране компьютерного томографа он не просматривался бы столь отчетливо. Предмет имел форму цилиндра и был не больше арахиса, возможно представляя собой пулю, что указывало бы в этом случае на причину смерти.
«Выстрел в голову, – подумал профессор. – Причем уже не первый на этой неделе».
В это время Шерц вынул сердце, уверенными разрезами удалил легкие из грудной клетки и положил их на стол для органов, стоявший возле секционного стола там, где кончались ноги покойницы.
– Аспирации крови не наблюдается, – установил Херцфельд, вырезав бронхи. – Ее нет ни в трахее, ни в легких. – После этого он кивнул коллегам: – Все ясно. Посмертное расчленение трупа.
Женщину изувечили уже после того, как наступила смерть. Если бы ее челюсть была выпилена из живого тела, то в глотке и гортани неизбежно оказалась бы кровь, затянутая туда при вдохе. Что ж, хотя бы от этих мучений жертва была избавлена.
В ответ, подтверждая, что информацию принял, Шерц безразлично пробурчал что-то себе под нос – ежедневное общение со смертью притупило чувства врача-ассистента. Однако Херцфельду обычно удавалось переключить его мысли на работу и вывести ассистента из своего рода транса, сравнимого с состоянием водителя, который на знакомом маршруте управляет автомобилем автоматически.
Сам же профессор старался сосредотачиваться только на трупе, вскрытие которого он проводил, оставляя все чувства и эмоции в стороне. Пауль избегал каких-либо контактов с членами семьи покойных как до, так и после вскрытия, чтобы не подвергаться их эмоциональному воздействию. Это помогало ему сохранять ясность мышления при сборе неопровержимых судебных доказательств.
Профессор никогда не делал исключений из правил, установленных им самим раз и навсегда. В частности, на последней неделе несчастные родители зверски убитой одиннадцатилетней девочки, вскрытие которой он проводил, попросили разрешения переговорить с ним, но Херцфельд, как всегда, ответил отказом.
Ведь образ плачущей матери мог побудить его к целенаправленному и даже предвзятому поиску улик, которые способствовали бы осуждению предполагаемого убийцы, а это могло привести к непоправимой ошибке. Также могло случиться и такое, что собранные профессором под влиянием эмоций доказательства вообще привели бы к оправдательному приговору. Исходя из таких соображений, Херцфельд и старался, насколько это было возможно, подавлять в себе любые чувства во время работы. Тем не менее он испытал облегчение, когда установил,