Бунин и евреи. Марк Уральский

волнение. Мы нашли лодку, и ловкие арабы-лодочники, подняв паруса, помчались в Тивериаду. Для меня все это было ново, и я, не подозревавший об опасности, наслаждался и красотой озера, и самой поездкой. Нам важно было перегнать лодку американцев, чтобы получить комнаты в гостинице. Бунин, долго живший у моря, почему-то сильно волновался и по временам бранил лодочников. Не знаю, быть может, он был прав, но с нами ничего не случилось, и мы уже темной ночью благополучно добрались до Тивериады»¹⁴.

      На высокомерно-капризную манеру общения Бунина с посторонними людьми обращали внимание и другие свидетели того времени. Вот, например, наблюдение стороннего человека, столкнувшегося с Буниным в Одессе, где в годы Гражданской войны обретались многие писатели, бежавшие от большевиков: Алексей Толстой, Максимилиан Волошин, Бунин, Алданов и др.:

      «Бунин относился к отчиму (А. Н. Толстому – М. У.) немного свысока, как, впрочем, и ко всем. Он был желчным и надменным. С ним было трудно: никогда не поймёшь, что именно вызовет его раздражение. Поводов было достаточно» (Ф. Ф. Крандиевский)¹⁵.

      Что же касается не подкрепленного фактами утверждения Шора о «несомненном антисемитизме», якобы присущем Бунину, то его можно отнести к разряду личной предубежденности, возникшей как по причине бунинского высокомерия, так и вследствие разногласий поведенческого характера, имевших место во время их совместных поездок.

      В эмиграции мнение о Бунине как о писателе-классике с «трудным характером» также было, что называется, притчей во языцах¹⁶. Даже на периферии западной Европы, в русских колониях прибалтийских стран, его личность воспринималась неприязненно, а то и со злобой и раздражением: «Как только <…> его не называют! “Надменный”, “неучтивый”, “сухой пренеприятный человек”, “римский патриций, гордый и пренебрежительный”, “знатный гость более высокой расы”, “грязный старикашка”, “рамоли¹⁷” и т. п.»¹⁸.

      Из людей, более или менее близко знавших писателя и его домашних, желчно неприязненное описание Бунина и Муромцевой-Буниной принадлежит Нине Берберовой¹⁹, Владимиру Набокову, которого с Буниным связывали сложные отношения: с начала их знакомства – ученичества, а с середины 1930-х гг. – соперничества²⁰, и отчасти Василию Яновскому²¹. Берберова в своей мемуарной книге «Курсив мой», например, утверждала:

      «Характер у него был тяжелый, домашний деспотизм он переносил и в литературу. Он не то что раздражался или сердился, он приходил в бешенство и ярость, когда кто-нибудь говорил, что он похож на Толстого или Лермонтова, или еще какую-нибудь глупость. Но сам возражал на это еще большей нелепицей:

      – Я – от Гоголя. Никто ничего не понимает. Я из Гоголя вышел.

      Окружающие испуганно и неловко молчали. Часто бешенство его переходило внезапно в комизм, в этом была одна из самых милых его черт:

      – Убью! Задушу! Молчать! Из Гоголя я! <…>

      Он любил смех, он любил всякую “освободительную”