Аналогичные издевательства и преследования испытывали другие ссыльные.
Полфёров, хоть и напутавший немало в биографии Виткевича, мучения, выпавшие на его долю, передал весьма образно и близко к истине: «Седой поручик Сеньков, вышедший из рядовых, свирепо посматривал на своих учеников и искал нового случая “свернуть салазки”, как он выражался про свой излюбленный метод обучения солдат.
– Эй, ты, госпожа Польша, мечтаешь?.. Про родную сторонку изволили вспомнить… Слышь, какой артикул я приказал!..
Этот грубый окрик был адресован молодому солдату, очень стройному, с тонкими чертами лица, не измененными ни сильным загаром, ни толстым слоем пыли. Он машинально слушал команду, машинально проделывал все то, что делал его сосед по фронту. В серых глазах отражалось тяжкое горе, и невольно все солдаты старались выразить ему свое сочувствие, чем еще больше бередили раны товарища».
Он «в грязной солдатской рубахе, в тяжелых сапогах марширует по пыльному плацу далекой степи, выслушивая грубые окрики поручика. Хорошо еще, что в отношении его положен известный предел в оскорблении: “словесно, кроме матерных слов, можешь журить, но лица касаться не смей”, – гласил приказ коменданта крепости.
…– Эх… так бы и свернул салазки этому полячишке, – не раз злобно ворчал поручик, видя, как Виткевич путал команду и “портил фронт”»[69].
А «полячишке» только минуло 16 лет. Подросток, с неокрепшей психикой, по которой словно кувалдой молотили жуткие стрессы: арест, суд, издевательства, переход по этапу в Сибирь, изнуряющие батальонные будни… Вдобавок пришло трагическое известие из дома – умер отец. Разумеется, никто солдатика на похороны и не думал отпускать. Много чести заговорщику…
Бух уверял, что в Оренбургском крае Ян «всегда жил беззаботно и ни в чем себе не отказывал», что родители его, имея «хорошие средства», всем его обеспечивали[70]. Насколько это соответствовало действительности? Виткевич не был лишен родительской поддержки, но ее размеры варьировались в зависимости от конкретной ситуации и характера отношений «государственного преступника» с семьей, весьма, надо сказать, изменчивых. Оптимистичное и, пожалуй, некоторым образом завистливое утверждение Буха далеко не во всем подтверждается документальными свидетельствами.
Константин Андреевич не был свидетелем того, что пришлось пережить его другу сразу после прибытия в Орск. Тогда Яну отчаянно хотелось хоть у кого-то найти поддержку, защиту, услышать доброе слово. Наверное, поэтому он с таким доверием отнесся к командиру Орского батальона подполковнику Александру Андреевичу Яновскому, который вроде бы сжалился над пареньком и взялся облегчить его участь.
Ян донельзя обрадовался тому, что старший офицер (да еще какой, самый главный в Орске!) проникся его проблемами, проявил сострадание. Но вскоре выяснилось, что надежды зряшные.