Замечаю в зелёных глазах насмешку. И всё то же невысказанное обещание, от которого у меня колени начинают дрожать.
– Надеюсь, не очень больно, – откровенно вру.
Ибо всё с точностью наоборот.
Пусть мучается, зараза!
Не всё мне одной страдать…
Смоленский не отвечает. Дарит мне неопределённую ухмылку. А возникшая пауза грозит в скором времени превратиться в неловкую. Благо, отчим своевременно реагирует.
– Пелагея… – протягивает он. – Такое редкое и прекрасное имя. Хотя его обладательница ещё прекраснее, надо заметить, – отвешивает комплимент.
Честно говоря, меня бы на её месте перекосило от столь дешёвого подката. Но брюнетка ничего подобного не испытывает. Наоборот. С завидным энтузиазмом улыбается шире, наклоняясь к мужчине, пока тот прилипает взглядом к объёмам груди пятого размера, почти вываливающимся из тесной ткани с глубоким вырезом. И смотрит на него с таким восхищением, будто ей вообще прежде никто никогда в жизни комплиментов не делал. Последующие полчаса она и вовсе сладко вещает о всякой чепухе, беспрестанно кокетливо хлопая своими накладными ресничками, не забывая то и дело заботливо подливать вина в его бокал.
В чём тут подвох – догадаться не сложно!
Отвлекает она его, в общем.
А если вспомнить услышанное мною этим утром от него же самого, никакой контракт с “Атласом” моему отчиму не светил, после того, как…
– Что за история с секретарём? – продолжаю мысль уже вслух.
Улавливаю осуждающий взгляд от Фролова, заинтересованный от брюнетки и всё такой же невозмутимо оценивающий мою персону от Смоленского.
Ага, значит Пелагея – не та секретарь, а отчим на самом деле провинился. В чём убеждаюсь уже вскоре.
– Вчера, на благотворительном вечере, я немного перебрал, а Лиза… она… неправильно меня поняла, – оправдывается отчим, ссутулившись.
Лично я в столь лайтовую версию не верю. Смоленский, судя по тому, как заметно напрягаются его плечи, тоже. И даже больше.
– После того, как уважаемый Анатолий Леонидович прикончил двенадцать порций джина с тоником, он затащил мою ассистентку в подсобку, а потом отымел её с таким усердием, что это слышало минимум семнадцать человек, – сухим тоном проговаривает Тимур, делает демонстративную паузу, а после дополняет неестественно заинтересованно: – Вы точно не родные?
Хорошо, я ничего не ела и не пила. Точно бы подавилась. Как давится отчим. Кашляет он, к слову долго. За это время я успеваю не только переварить всю степень подкола со стороны Смоленского и выдать мысленно минимум десять вариантов того, что бы ему эдакого противопоставить, но и проклясть до седьмого колена… А вот вслух произношу вполне безобидное и спокойное:
– А вы с какой целью интересуетесь, Тимур Андреевич? – цепляю милейшую улыбочку, чуть склонив голову в бок в подобии заинтересованности. – Тоже скучаете по подсобкам?
Последнее – определённо лишнее.