Григорьев резко оборвал не в меру разговорчивого врача:
– Я, пожалуй, вас тоже приглашу к нам, на Литейный, погостить. Особенно рекомендую для осмотра подвальные помещения следственного изолятора… – но, увидев, как расширяются от страха зрачки у Мутноватого, несколько смягчил последние слова: – Впрочем, я, возможно, воспользуюсь вашим гостеприимством и навещу вас завтра. Заодно и с поваром познакомлюсь.
Тенгиз шумно, с облегчением выдохнул:
– Вот спасибо, товарищ генерал… Ах, простите, товарищ майор.
– А теперь хорошенько запомните мои слова, доктор, – майор отчеканивал каждое слово, – к Ерошкину и Круглову никого посторонних не пускать, даже родственников. Проинструктировать соответствующим образом дежурных врачей и медсестер. Принимать все необходимые меры по установлению личностей тех людей, которые попытаются вступить в контакт с нашими подопечными. О любых происшествиях сразу же сообщать мне. В конце рабочего дня составлять отчет не только о состоянии здоровья больных, но и об их просьбах, высказываниях, воспоминаниях. Дело государственной важности. Могут быть замешаны спецслужбы иностранных государств. Все понятно?
– Так точно, товарищ майор. Разрешите идти? – по-военному поднял руку к голове Тенгиз Мутный.
– В армии говорят, что к пустой голове руку не прикладывают, профессор, – невольно улыбнулся Григорьев. – Идите! Пока, во всяком случае…
Круглова майор обнаружил забившимся в дальний угол палаты. Лицо его было закрыто ладонями, плечи судорожно вздрагивали.
Увидев Григорьева, повредившийся умом милиционер вскочил на ноги и замахал руками:
– Свят, свят! Чур меня, чур меня! Сгинь, нечистая сила! Сгинь, окаянный! Никуда я с вами не пойду! Знать ничего не знаю, и знать не хочу! Отвяжитесь вы от меня все. Я уже написал подробный отчет и отдал его лечащему врачу…. И джинсов у меня больше нет, все отдал Виктору Павловичу! Что вам от меня еще нужно?
– Прежде всего, успокойтесь, лейтенант Круглов, и ведите себя, как подобает мужчине и офицеру! – жестко произнес Виктор. – Что вы здесь истерики закатываете?
Невероятно, но слова Григорьева удивительным образом воздействовали на больного. Он успокоился, и медленно, хотя и с опаской,