– Товарищи, объявляю третье заседание Гельсингфорсского Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов открытым…
В театре – гробовая тишина. Ее прерывают громкие крики “ура”, несмолкаемые аплодисменты. Все встают. Взоры всех обращены в одну сторону. По театру идет мощный человек с поседевшими волосами и радостной улыбкой на лице. Это – любимец матросов, вновь избранный ими командующий Балтийским флотом – адмирал Максимов. Он смущенно раскланивается, но твердой, уверенной походкой приближается к сцене. Его появление на сцене вызывает новый взрыв аплодисментов и криков “ура”. Наконец все смолкает. Председатель громко произносит: “Товарищи из президиума, прошу занять места”.
Матросы, солдаты и рабочие с просветленными, радостными лицами, чисто одетые, мягкими шагами подходят к большому столу, покрытому красным сукном. Председатель оглашает число жертв, погибших во время переворота в Гельсингфорсе. Все встают и стройно, с проникающей в душу скорбью, поют: “Вы жертвою пали”… Оркестр играет похоронный марш. В ушах еще долго звучит последний аккорд. Председатель оглашает ряд телеграмм и сообщений о ходе революции. Опять аплодисменты и радостные крики “ура”. Затем оглашается повестка дня. Повестка принята…
Заседание продолжается. Обсуждается резолюция. Бурные дебаты и споры по различным вопросам и предложениям… Резолюции со всевозможными поправками и дополнениями, наконец, приняты. Заседание закрывается. Поют “Марсельезу”. Театр медленно пустеет…»
Сколько патетики в воспоминаниях Дыбенко! Здесь и ярко освещенная сцена, и взвивающийся занавес, и председатель с приятным голосом, и члены президиума, идущие «мягкими шагами»! А чего стоит оркестр! Он то революционный гимн играет, то похоронный марш, то «Марсельезу». Не собрание, а концерт. Офицеров, чтобы группами не шушукались, разгоняют «влезающие» матросы. Обо всем написал Дыбенко, только не о том, как именно он попал в члены Гельсингфорсского совета. Может, именно поэтому он начинает описывать работу совета не с первого его заседания, что было бы логичным, а только с третьего. Но почему именно с третьего, а, например, не с пятого или с десятого?
Дело в том, что писать о причинах своей стремительной карьеры Дыбенко явно не желал, для этого у него имелись