Утопия XIX века. Проекты рая. Эдвард Бульвер-Литтон

среди которого я находился, хотя, по-видимому, и сложная, в сущности, была очень проста. Она была основана на принципе, давно уже признанном теориею, хотя пока остающемся почти без применения в практике у нас на поверхности земли. А именно: что общая задача почти всех систем философской мысли состоит в достижении единства или в постепенном переходе через все многосложные, промежуточные лабиринты к простоте одной первой причины или начала. Это оригинальное общество выбирало из своей среды одного верховного правителя, носившего название Тур. За отсутствием войны не существовало армий. То, что мы называем преступлением, было совершенно неизвестно во Врилье; не существовало также и судов. Если в редких случаях возбуждались какие-нибудь споры, то их разрешали третейские судьи, выбранные каждою из споривших сторон, или последние в таком случае обращались в коллегию ученых, которую мы опишем далее. Адвокатов по профессии также не было; да и самые законы представляли как бы дружеские соглашения, потому что как же можно было привести в исполнение постановление суда против какого-нибудь нарушителя закона, когда одним мановением своего жезла, заряженного врилем, он мог уничтожить всех своих судей.

      Существовали обычаи и правила, с которыми сроднилось и к которым привыкло население в течение многих веков. В том случае, если какой-нибудь отдельный член общества находил их стеснительными для себя, он выходил из общества и селился в другом месте. В сущности, между этим народом существовал такой же негласный договор, какой мы видим в отдельных семьях и который мог бы выразиться такими словами, обращенными к одному из ее взрослых членов: «Оставайся с нами или уходи, если тебе не подходят наши обычаи и порядки». Но хотя у них и не существовало писаных законов, в том смысле как мы понимаем это слово, не было народа, который бы исполнял их с такою строгостью. Подчинение правилам, усвоенным всем обществом, сделалось между ними как бы инстинктом, вкорененным самою природою.

      Мягкость, которою отличалось у них всякое проявление власти, как в общественном, так и в домашнем быту, лучше всего характеризуется тем общепринятым между ними выражением, однозначащим с нашими словами «не законно» или «воспрещается»; в таких случаях они говорили или писали: «просят» и т. д. Бедность была настолько же неизвестна между народом Ана, как и преступление, хотя земля и не составляла общей собственности, и между ними не было абсолютного равенства во владении или в домашней обстановке жизни; но так как разница в имущественном отношении и в роде занятий нисколько не влияла на общественное положение или звание лица, – в этом у них существовало полнейшее равенство между гражданами, – то каждый занимался излюбленным им делом и жил сообразно своим склонностям, не возбуждая ничьей зависти или стремления превзойти его. Благодаря такому отсутствию соревнования и пределам, положенным чрезмерному увеличению населения добровольною эмиграцией, представлялось невозможным, чтобы какая-нибудь