– Нет, я люблю Чосера.
– Ах, ну да, ну да. Вы нам об этом писали. Ну что же, мистер Энгл… мм…
– Энглби.
– Энглбери. Можете идти, если у моего коллеги… Джеральд?
– Нет-нет.
– Отлично. В таком случае увидимся осенью.
Я не понял, почему они не сообщили мои результаты, и рискнул уточнить:
– Так я получу стипендию?
– Мы сообщим в вашу школу. Когда подведем итоги всех собеседований. Год выдался непростой.
Я пожал протянутую профессором руку, помахал бородатому в кресле и по дубовой лестнице спустился вниз. Вот же аферисты!
Вечером, выдрав талон из книжечки, я спускаюсь в столовую, интерьер которой был создан еще Робертом Адамом. В каждом новом семестре полагается купить книжечку из тридцати пяти талонов; предъявлять их не обязательно, но этот аванс позволяет кухне не прекращать работу. Я в длинной черной мантии, в канделябрах на расписанных оштукатуренных стенах горят свечи. Когда открывается дверь позади главного стола, мы встаем. Глава нашего колледжа – океанограф – когда-то картировал подводные хребты. Он знает, чем Австралия крепилась к Китаю и как Гана сконденсировалась у подножия Анд. Новая Зеландия у него, видимо, откололась от Германии.
Пламя свечей играет в хрустале. Преподаватели пьют вино. Мы – воду, хотя разрешено и пиво. Но его пьет один Стеллингс.
– Робинсон, пинту эля, пожалуйста, – говорит он застывшему в поклоне официанту. – Тебе тоже пива, Майк?
Я мотаю головой. Пиво Стеллингс варит сам – в пластиковом бочонке. Он называет это пойло СД («студенческий джин»: пьяный за пенни, в хлам за два) и однажды все же уговорил меня попробовать, хотя меня мутило от резкого привкуса солода и спирта (Стеллингс кладет в два раза больше сахара, чтобы лучше забирало). Рядом с комнатой Стеллингса ванной нет, так что, когда подкатило, пришлось блевануть в канистру из-под воды, стоявшую на лестнице.
Я не всегда ужинаю в столовой – тут есть места поприятнее. Одно из них – паб, до него минут пятнадцать ходу, мимо травяного газона (их тут полно, по-здешнему – «лужайки»), потом по боковой улочке в переулок. Пиво там гораздо вкуснее, чем бурда Стеллингса. Из пивоварни «Грин Кинг». Один из этих Кингов, говорят, знаменитый писатель.[2] Свет в пабе приглушенный, пол дощатый. Остальная публика – не университетская. Так сказать, простые люди, – хотя любой человек слишком сложен, чтобы называть его простым. Тут полумрак, разговаривают вполголоса. Бармен меня знает, однако с советами не лезет. Обычно я беру запеченный картофель или пирог с сыром и ветчиной – есть его неудобно, липнет и тянется, так что между слоями тонкого теста ничего не остается.
Пью я джин с вермутом. С красным, он вкуснее белого. После двух-трех бокалов мир становится понятнее. По крайней мере, его непонятность уже не так раздражает. И собственное невежество не так бесит. После трех-четырех порций в нем проступает даже некая барственность.
Иногда я отправляюсь в центр городка, в чудесный греческий ресторан.