Сид глубоко вдохнул и кивнул, а затем допил что там у него осталось.
– Ну и смотри тогда, что твоя любовь с ним делает.
На экране телефона водитель автомобиля отвлекается от СМС, но поздно. Резко вывертывает руль, шины визжат на мокром асфальте мимо Ананси, но прут по Кону – с тошнотворным шумом столкновения. Сид ухмылялся, как подросток, кино мерцало…
– О-о-ой-й-й-й-й-й… а вот это больно.
– Нет! О боже мой! Нет!
– Не волнуйся. Я это предложение делал десятки раз, ты держишься ни плохо, ни хорошо.
– Вы это устраивали другим? Другим женщинам?
– Да и мужчинам. Не надо сексизма. Да, в Нью-Йорке люди исчезают в серой мгле. Например, вот так – из-за любви. Из-за любви и денег. Реальность – навеки любимое реалити-шоу богов. Хотя в прошлом веке я много дел проворачивал на Уолл-стрит. Игроков там полно. Высокорисковые ипотеки, а? То в основном мои прислужники были, помахивали морковками на веревочках – и “бенджаминами”[63]. Понци[64] был итальянским Сидом в те дни. Не стоит благодарности.
Эмер плакала. Сид протянул руку, обнял Эмер за плечи и сказал:
– Или – можно нажать на перемотку.
– Что?
– На перемотку. Перемотай само время – на “Самсунге” не получится.
– Да-да, нажать на перемотку.
– Тебе надо нажать, я не могу – таковы правила.
Эмер нажала на стрелки влево, и автомобиль помчал назад – смерть на обратной передаче.
– Круто, – проговорил Сид. – Давай еще разок посмотрим, мощный удар был.
Сид вновь нажал на “плей”, и фигурки на экране занялись тем же, что Эмер уже видела, – водитель строчил СМС, Кон и Ананси шли и смеялись, взявшись за руки, словно так им суждено. Играло вплоть до мига перед столкновением. Эмер нажала на паузу – знак равенства, две параллельные линии, что не соприкоснутся и в бесконечности.
Сид наблюдал, как Эмер замерла между Сциллой и Харибдой. Заговорил, чтобы подтолкнуть ее туда или сюда:
– Эй, бесхребетина, он себя королем чувствует, сделку заключает с паучихой, с дьяволом, со смертью, с успехом, как ни назови, он взял ее за руку и кто знает за что там еще, он душу свою продает и с тобой не советуется.
Она слушала слова, понимала, что ее мужчина соединился с другой женщиной, условия ей были известны. Она заговорила:
– Нахер его устремления. И нахер его самого.
– Ты будешь ему чужой, понимаешь? И чужой останешься. Совершенно чужой.
– Так. А жить мы будем по-прежнему вместе?
– Ты чего вообще, женщина?
– В смысле, будет оно так, что он проснется завтра утром в постели и меня не узнает – как в кино про парня с амнезией? Мне придется ухаживать за ним, пока не выздоровеет, и в конце концов он полюбит меня сильнее прежнего?
– Это что за драное, прости господи, кино такое? Нет, тут так не будет. Не проснется он у тебя в постели. Никогда. Ты с ним никогда не познакомишься. Он будет жить где-то на планете, и жизнь его с тобой станет смутно памятным сном, и тебе предстоит держаться