Ники кивнул.
– Так вот я и говорю, замечательно, что тебе есть куда пойти после работы, есть чем заняться, получить удовольствие, помимо меня. Мой отец играет в карты. Моя мать? Она наслаждается собраниями прихожан в церкви. Это их товарищество. И я понимаю, что Борелли – это место общения для тебя, общения с людьми, которые обычно не озабочены работой или церковью. Я хочу сказать, что они наверняка устраивают вечеринки и ты там знакомишься с людьми, заводишь друзей и беседуешь на интересные темы. Но это не настоящая жизнь. Все понарошку – как этот парень, который днем бухгалтер, а вечером в панталонах размахивает мечом.
– Хэмбон?
– Какая разница? Или та дама с грудью, соблазняющая парня, который явно не хочет к ней приближаться.
– Джози?
– Да какая разница. Это все ненастоящее.
– Не подлинное, ты хочешь сказать.
– Нет.
– Подлинный драматический театр – театр профессиональный.
– Тогда – да. Это непрофессионально.
– Но это не так. Мы продаем билеты. Нам платят за них.
– Хорошо. Если люди за что-то платят, это еще не означает, что товар доброкачественный. Эти Борелли вцепились в семейный бизнес, никому не нужный, ухватившись за старую мечту, подобно какому-то бедняге недотепе, висящему на ветхой веревке над пропастью. В конце концов веревка порвется и он разобьется на острых утесах, превратившись в котлету. Но если и удержится, то что с того? Изотрет руки в кровь. И все тут. Борелли держится, но долго это не может продолжаться. Да и здание уже почти приговорено.
– Ты что-то слышала?
– Нет, я просто зашла в дамский туалет, и у меня нога провалилась под линолеум, когда я мыла руки.
– Тебе пьеса не понравилась, правда?
– Второй раз я туда не пошла бы, если ты об этом спрашиваешь.
– Никогда?
– Никогда, если у меня есть выбор.
Ники откусил от своего сэндвича и медленно начал жевать.