Но не сам старик заинтересовал его, а бойкая рыжая и плоская букашка, внезапно появившаяся на верхнем ребре спинки скамьи и рысью, точь-в-точь – Бербер, пробежавшая открытое пространство и скрывшаяся за головой старика, увенчанной мочальной шляпой. Но отсутствовала она ненадолго, появившись вновь уже на плече старикова пиджака, где на короткое время задержалась, быстро шевеля длинными усиками. Было в этом юрком рыжем рысаке что-то шкодливое, чреватое неприятным сюрпризом.
Старик, почувствовав пристальное внимание к своей персоне, уставился сквозь очки на Меркулова-первого, не замечая непрошенного попутчика.
Впервые в жизни испытав приступ альтруизма, Меркулов-первый протянул вперед руку, молча указывая пальцем на подозрительную букашку. И тут же получил урок, что на этом свете добрые поступки чаще всего наказуемы.
Старик сурово сдвинул брови и неодобрительно покачал головой.
Обе стариковы соседки в одинаково белых кружевных, самовязанных панамах, склонясь друг к другу, что-то зашептали тонкими губами, искоса поглядывая то на Меркулова-первого, то на Александру, согласно кивая панамами– близнецами.
Александра, залившись румянцем, довольно резко заставила Меркулова-первого опустить руку.
– Слава, разве ты не знаешь, что нехорошо показывать пальцем на людей? Фу, как стыдно!
Между тем рыжий рысак, пользуясь отвлечением всеобщего внимания на невинно посрамленного Меркулова-первого, незамеченным пробежал по рукаву старикова пиджака и юркнул в корзину.
В этот момент пароход, сделав плавный поворот, ткнулся левым бортом в пристань и остановился.
Все засуетились и полезли из комнаты по лестнице наверх.
Сошедшие с парохода пассажиры растянувшейся толпой стали подниматься по булыжной мостовой в гору.
Подъем был так крут, что лошади обыкновенно преодолевали его только шагом, а когда требовалось перевезти с берега наверх груженые телегу или сани, в помощь кореннику всегда подпрягали пристяжную.
Ступив на правый берег, Меркулов-первый сразу осмелел. Страх, что его могут оставить дома, от которого теперь его отделяла широкая река, бесследно пропал.
Дядя Боря посадил окончательно повеселевшего Меркулова-первого себе на плечи, одной рукой придерживая его за ногу, в другой неся чемодан.
С высоты своего положения Меркулов-первый видел, как по обочине мостовой торопливым движением заводного механизма, обгоняя недавних пассажиров парохода, быстро прошагал знакомый старик с корзиной и рыжим безбилетным пассажиром.
Станция с одноэтажным кирпичным зданием вокзала, освещенный матовыми плафонами перрон, куда пускали только по предъявлению перронного билета, стоившего гривенник, обезглавленная гусеница пассажирского состава – все было для Меркулова-первого впервые.
Но было еще одно, совершенно удивительное. Оно было громадным